Пётр Юрьевич Малков,
кандидат богословия, заведующий кафедры теологии ПСТГУ
ТАЙНАЯ ВЕЧЕРЯ
С евангельским рассказом о Тайной Вечере связан один значимый парадокс, на который обращают внимание многие толкователи Нового Завета: Господь подает ученикам Свои Тело и Кровь еще прежде Собственного Распятия, еще раньше, чем была принесена на Голгофе Жертва за грех мира. При этом следует помнить и о том, что по святоотеческому учению мы причащаемся именно прославленной, воскресшей, преодолевшей смерть, вознесшейся на Небеса и воссевшей одесную отца Плоти Сына Божия. Так, священномученик Игнатий Богоносец свидетельствует о том, что «Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего, которая пострадала, но которую Отец воскресил»; а святитель Иоанн Златоуст развивает эту мысль так: «Христос и нам оставил Плоть Свою и с нею же вознесся». Тем самым мы видим: в день Тайной Вечери Сын Божий еще не умер на Кресте, не воскрес и не вознесся на Небеса, а уже подает апостолам именно Свои прославленные Тело и Кровь. Как же разрешить этот видимый временной парадокс? Действительно, в плане земного, обыденного течения времени последовательность событий Евангельской истории здесь явно нарушена. И тем не менее, подлинная логика и истинная последовательность событий сохранена здесь в ином плане — в надмирности Божественной вечности, в плане Домостроительства нашего Спасения. Еще прежде сотворения мира Бог уже знает о том, что первый человек падет грехом, и заранее приуготовляет — решением на Своем Предвечном Троическом Совете — действенное лекарство для его исцеления: Воплощение и Жертвенную смерть Сына Божия ради искупления еще не совершившегося греха Адама. Итак, Агнец Божий приуготовлен в недрах Пресвятой Троицы и предназначен к заколению прежде сотворения мира. Об этом пишет в своем Первом Послании апостол Петр: «не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для вас» (1 Петр. 1, 18-20). Именно этот надвременный характер Литургии и даровал возможность апостолам приобщиться прославленных Тела и Крови Христовых, вступить в скорбь Голгофы, радость Воскресения и на высоту Елеонской горы — еще прежде взятия под стражу их Господа. Именно этот надвременный характер Евхаристии сделал возможным таинственное Преложение Хлеба и Вина в те же самые Тело и Кровь Иисуса, которые они видели сейчас перед собой за пасхальным столом — как человеческий лик вкушавшего вместе с ними за праздничной трапезой Сына Божия. Именно это позволяет святителю Иоанну Златоусту произнести страшные и даже пугающие слова: Христос на Тайной Вечере «пил Сам Собственную Кровь». Мы видим: по мысли Златоуста, за Тайной Вечерей Господь принимает в Себя хлеб и вино, приводит их в единение с Собой и тем самым прелагает их в Евхаристические Дары — в Собственные Тело и Кровь, а затем уже подает от совершившейся Его чудотворной силой Евхаристии — от преломленного Им хлеба и испитого Им вина (уже преложившихся, ставших Его Телом и Кровью) — Своим Ученикам.
ЕВХАРИСТИЯ
Понятие «Евхаристия» по своему происхождению греческое и означает в переводе на русский язык «благодарение». Мы понимаем, что «евхаристичность» как благодарность Богу за все те дары, что Он подает по Своей милости и любви человеку, — необходимейшая основа христианского мирововоззрения. Благодарение, которое христианин должен выражать по отношению к своему Творцу в каждом совершаемом им значимом житейском поступке, каждой своей доброй мыслью, как раз и имеет своим увенчанием, своей вершиной Таинство Евхаристии — то Таинство, в котором как можно чаще должен принимать участие всякий православный человек. Иначе он православным христианином считаться попросту не может.
Еще апостол Павел настойчиво призывал христиан: «за все благодарите» (1 Фес. 5, 18); слова эти, при их переводе с греческого языка новозаветного оригинала на русский язык, буквально означают — «творите евхаристию во всех вещах». И здесь мы можем провести некую параллель этого речения апостола Павла с духовным значением для христианина самого Таинства Евхаристии. Мы можем сказать, что Апостол как раз и призывает нас быть всегда благодарными Богу, восходя именно через это доброе духовное состояние нашей души к наивысшей цели христианской церковной жизни — к священнодействию Таинства Благодарения, к приобщению истинным евхаристическим Телу и Крови Христовым.
Почему же это Таинство называется именно Таинством Евхаристии — Благодарением? Разные церковные авторы, древние писатели дают различные толкования значения этого наименования Таинства — «Евхаристия». Так, Иеремия, патриарх Константинопольский (XVI век), пишет: «священнодействие, за которым совершается великое Таинство Причащения, называется Евхаристией (Благодарением) потому особенно, что здесь мы имеем побуждение более благодарить, нежели просить; ибо здесь более получаем, нежели просим, и даже не остается ничего совершенно, чего бы не даровал нам здесь Бог». Действительно, Евхаристия есть предел всех возможных устремлений человека. Мы соединяемся со Христом, приемлем в себя Сына Божия — чего же большего нам желать? Нам не о чем остается более просить Бога, мы можем лишь благодарить Его за тот Дар, который Он нам дал — за Его Тело и Кровь. Именно поэтому многие опытные священники стараются не служить в конце Литургии каких-либо дополнительных молебнов (так делал, например, святой Иоанн Кронштадтский): о чем еще молиться после Евхаристии, когда в ее священнодействиях Бог уже преподал нам Самого Себя? Правда, нам иногда все-таки кажется: вот, мы причастились, и все же в нашей жизни нам не достает чего-то еще — здоровья, семейного или материального благополучия — чего угодно. И тогда мы начинаем заказывать какие-то молебны, просить у Господа все новых и новых даров. Но если мы не понимаем, что после причащения Святых Христовых Тайн все это, все эти наши житейские обстоятельства оказываются на фоне главнейшего Дара — Христова Само-дарования — вторичными, малозначащими, то мы еще не вполне принадлежим Церкви Христовой. Таинство Евхаристии — тот доступный нам в этом мире предел обожения, за которым уже нечего более искать. Ведь, по слову преподобного Максима Исповедника, «посредством Причащения человек удостаивается стать из человека богом»…
Отец Георгий Фроловский, наш замечательный русский богослов ХХ века, также пытается дать свое объяснение наименованию «Евхаристия». Он пишет: «Евхаристия — скорее гимн, нежели молитва, — отсюда и самое имя: «благодарение». Конечно, это — Голгофа, и на престоле предлежит Агнец закланный, Тело ломимое, и Кровь изливаемая. Но и Голгофа есть таинство радости, не страха, таинство любви и славы… «Ныне прославися Сын Человеческий» (здесь отец Георгий цитирует Евангелие от Иоанна 12, 31 — П. М.). И если по недостоинству трепещем пред Крестом, то трепещем от благоговения, изумевая перед несказуемой полнотою Божественной любви. Ибо (далее Флоровский цитирует слова святителя Филарета Московского — П. М.) «начало и середина и конец креста Христова — все одна любовь Божия»… Се бо явися крестом радость всему миру». Итак, Евхаристию нельзя мыслить в отрыве от Голгофы. По святоотеческому учению (далее об этом будет сказано подробней), Таинство Причащения, Евхаристическая Жертва и Голгофская Жертва, смерть Господа на Кресте — это одна и та же Жертва. Пусть исторически эти два момента оказались как бы «разведены» во времени и имеют различный внешний облик, не совпадая «событийно». Тем не менее Евхаристия и Голгофа — это одна и та же Жертва. Через Жертву Голгофскую, которая есть страшная Жертва смерти Бога за весь мир, мы приобретаем предельный, высочайший дар Христов: способность, совершая дело своего Спасения и приобщаясь к плодам этой Жертвы за нас Сына Божия, соединиться со своим Творцом — с Богом, ставшим человеком. И в этом смысле Голгофа — не есть лишь только ужас смерти Бога; Голгофа — это радость, это победа, явившая — в предельном уничижении Сына Божия — Его же предельное торжество над смертью, над грехом: это победа Бога, ставшего человеком, умершего ради нас и тем нас искупившего. Но и Евхаристия, по словам архиепископа Василия (Кривошеина), есть та же самая «тайна любви Бога к людям», дарованная нам через Евхаристическую Чашу, любовь, неотрывная от любви, явленной Христом на Голгофе — в Его предельном крестном уничижении и предельной крестной славе.
Вся наша церковная жизнь, весь строй православного богослужения, все святоотеческое наследие ведут нас к Евхаристии, призывают нас приступить к Евхаристической Чаше, возвышают нас к богопричастности Литургийного Приобщения. По словам Сергея Фуделя, русского духовного писателя ХХ века, «христианство — это Тайная Вечерь». Тем самым христианство — это постоянное наше сопребывание с Господом и Его апостолами в той же самой древней новозаветной Сионской горнице, за те же самым праздничным Пасхальным пиром. Христианство — непрекращающаяся Пасхальная вечеря, ибо в Церкви (об этом уже говорилось здесь прежде) время действует совсем не так, как в нашей обыденной жизни… Вступая в Божественную реальность, — реальность, превосходящую время, пребывающую над временем, — мы оказываемся способны сделаться свидетелями и участниками любого события Священной истории Спасения человеческого рода. И в Евхаристии мы также вступаем в иную реальность, в Божественную вечность, где и соучаствуем со Христом в том самом, предварившем Его взятие под стражу и распятие, Пасхальном пире. Именно поэтому мы можем утверждать, что в Церкви не существует, не совершается какой-нибудь «сто первой» или «миллион первой» Литургии. Мы всякий раз присутствуем за очередным богослужением Евхаристии, но сама Евхаристия как Таинство всегда одна и единственна. Мы всегда присоединяемся к той же самой Тайной Вечере Господа, оказываясь Его сотрапезниками. Святитель Иоанн Златоуст говорит об этом, проповедуя в храме за Литургией, так: «Веруйте, что эта вечеря (то есть совершившаяся тогда святителем Иоанном Евхаристия — П. М.) — все та же, на которой председательствовал Иисус. Нет никакого различия между этой Евхаристией и той».
Некогда за Тайной Вечерей в Сионской горнице присутствовало всего 13 человек: Господь и двенадцать Его учеников. Однако с каждой совершаемой в мире новой Евхаристической службой число их растет. Более того: кроме Господа и Его апостолов, в той Сионской горнице на самом деле уже невидимо сопребывали те миллионы, если не миллиарды людей, что потом, много столетий спустя, будут причащаться Святых Христовых Тайн, участвуя в той же самой — единой и единственной — Евхаристии.
При разговоре о Таинстве Евхаристии нельзя не вспомнить слов апостола Павла о том, что Церковь есть тело Христово (см. Колос. 1, 24). Но ведь и Евхаристия — это тоже Тело Христово: Тело, в которое прелагается хлеб. Мы видим: природа самой Церкви евхаристична. И, хотя здесь нельзя поставить знака абсолютного равенства — между Церковью и Святыми Дарами, вместе с тем мы можем утверждать, что предел, вершина Богообщения в Церкви, ее полнота и слава как раз и достигается, максимально осуществляется в Евхаристической Жертве, в приобщении к этой Жертве христиан. Кроме того, именно через посредство Евхаристии предельно реализуется и один из важнейших принципов бытия Церкви — ее соборность. Именно в Евхаристии Церковь в первую очередь осознает себя как единое и всецелое Тело Христово.
Итак, Евхаристия является живым и действенным свидетельством единства и соборности нашей Православной Церкви. При этом в Литургии мы превосходим не только ограниченность времени, но и ограниченность места нашего пребывания. Представьте себе: один человек стоит за Литургией в Московском храме Христа Спасителя, а другой находится в маленьком храмике где-нибудь в далекой сибирской деревне — между ними сотни и сотни километров. Но если оба они не просто постояли на службе, но и причастились Святых Христовых Тайн, то тем самым литургически превзошли эту свою огромную пространственную отчужденность, разделенность и духовно соединились в Евхаристическом приобщении. Бывает, что ныне некоторые священники во время совершения Литургии опускают ектенью об оглашенных, при этом объясняя свой поступок так: «ну, зачем мне ее читать, я знаю всех своих прихожан; сегодня в храме нет ни одного человека, который бы готовился принять Крещение. Зачем я должен читать эту ектинью для каких-то несуществующих оглашенных?». При этом батюшка покажет вам на стоящих в храме пятерых бабушек, которые ходят в эту церковь последние 90 лет, и, понятно, были уже крещены тогда, когда этот батюшка еще не родился на свет. Зачем им слушать ектенью об оглашенных? Но такой подход в корне неправилен. Почему? Да все потому же, что Евхаристия едина и одна. И если вот здесь, в этом храме не находится ни одного готовящегося к принятию Крещения оглашенного, то это не значит, что за той же самой Литургией, хотя и в другом храме, в другом месте, оглашенных вообще нет. Неизменно сохраняя за своей службой эту ектенью, пусть даже в храме нет ни одного оглашенного, мы лишний раз подтверждаем ту же истину: Евхаристия — одна, и священник в храме, деятельно осуществляя все то же евхаристическое единство, должен молиться не только за тех прихожан, что стоят сейчас перед ним в церкви, но и за всех находящихся в тысячах православных храмах людей. Церковь не приемлет никаких пространственных или временных средостений и разделений и ничуть не ограничивает себя стенами того или иного храма, ибо живет, пребывает в Божественной вечности и беспредельности…
Хлеб и вино в Евхаристии прелагаются в Тело и Кровь Господа Иисуса Христа действием Святого Духа, личностным, ипостасным схождением Третьего Лица Пресвятой Троицы на Святые Дары: так верим мы, православные.
Католики предлагают здесь совсем иной литургический и мистический образ: по их учению во время Литургии ангел Божий невидимо возносит Евхаристические Дары к престолу Небесного Отца, и Он принимает эту Бескровную Жертву как Тело и Кровь Своего Сына; само же Таинство совершается силой произносимых священником установительных слов Христа: «Сие есть Тело Мое…» и «Сие есть Кровь Моя…»
Вера Православной Церкви Востока в схождение Святого Духа на Евхаристические Дары и в освящение их (в отличие от католической точки зрения) именно силой этого Божественного сошествия — очень и очень древняя. Так, святитель Кирилл Иерусалимский пишет о совершающемся Евхаристическом Чуде: «Мы молим Бога о ниспослании Духа Святого на предлежащие Дары, дабы Он претворил хлеб в Тело Христово, а вино — в Кровь Христову. Ибо Дух Святой освящает и преображает все, чего коснется»…
В Евхаристии мы причащаемся подлинных Тела и Крови Христовых. Церковь очень возвышенно учит, свидетельствует о христианских символах — связях, помогающих нам приблизиться к Богу, соединиться с Ним. Но Таинства — это уже не символы, а та самая реальность богопричастности, к которой должен быть устремлен всякий православный христианин. Абсолютно верно это и в отношении Таинства Евхаристии. Здесь уже и речи нет о каком-либо «символе» богообщения (так понимают смысл Евхаристии и учат лишь протестанты). Нет, мы вкушаем те самые, евангельские, — подлинные Тело и Кровь Господа и Бога нашего Иисуса Христа — пусть даже наши глаза и видят только маленькую частичку хлеба, пропитанную чуть разбавленным водой вином.
То, что происходит с нами во время Причащения, преподобный Симеон Новый Богослов образно сравнивает с Чудом, свершившимся в пречистой утробе Богоматери — при безмужном зачатии Господа. Тем самым преподобный Симеон соотносит наше приобщение Плоти и Крови Христовым с духовным Боговоплощением, с неким, совершающимся в нас — благодаря Евхаристии — новым мистическим зачатием Христа. Вот как об этом пишет преподобный Симеон: «Бог Слово Отчее входит и в нас как и во утробу Приснодевы: мы приемлем Его, и Он бывает в нас, как семя. Слыша о сем страшном Таинстве, ужасайся… Так зачинаем Его и мы, не телесно, как зачала Дева и Богородица Мария, но духовно… Вселяясь же в нас, Он… есть бестелесно в нас, и соединяется с существом нашим неизреченно, и нас обоготворяет, так как мы соделываемся сотелесниками Ему, бывая плоть от Плоти Его и от костей Его».
Итак, мы принимаем в себя именно истинные Плоть и Кровь Христа. Для древних Святых Отцов всегда был очень важен этот предельный реализм вкушения подлинных, тех самых Плоти и Крови Богочеловека, которые стали в Воплощении неразрывной составляющей Его ипостасного бытия, были приняты в единство жизни Его Божественной Личности. Именно этими Телом и Кровью Христос — по Своему человечеству — ходил по земле, страшился, страдал, умер на Кресте, воскрес и вознесся ко Отцу. По очень сильному слову святителя Иоанна Златоуста, не устающего подчеркивать этот предельный реализм нашего приобщения подлинным Телу и Крови Христовым, Господь дал нам Свое Тело «для обладания и ядения, чем и показал сильную любовь; ведь кого мы любим, того часто и угрызаем». Здесь, у Златоуста, максимально ясно выражена все та же мысль о возможности нашего подлинного приобщения Телу Христову: сам образ «угрызения» плоти Сына Божия при этом может показаться нам страшным, пугающим, даже отталкивающим, но Святые Отцы на нем настаивают, подчеркивая реальность, даже «физиологичность» нашего приобщения Божественным Телу и Крови. Святитель Иоанн Златоуст без устали развивает эту мысль: в Таинстве Евхаристии, «согласно Писанию мы становимся со Христом единым телом, членами Его Плоти и костями Его костей. Это происходит благодаря пище, которую Он дал нам: Он смешал Себя с нами, чтобы мы стали единым существом, подобно соединению тела с головой. И это есть доказательство самой сильной любви Божией. Вводя нас в большее содружество с Собой, и показывая Свою любовь к нам, Он представил желающим не только видеть Его, но и осязать, и есть, вонзать зубы в Плоть и соединяться и исполнять всякое желание». Вот какие сильные слова! Таков предельный реализм нашего участия в Таинстве Евхаристии.
Как уже говорилось ранее, в Евхаристии осуществляется соборный принцип бытия Церкви: ведь Евхаристия соединяет всех разрозненных, разбросанных по миру, по векам и тысячелетиям членов Церкви в единое Тело. Основание для этого учения мы находим в Первом Послании апостола Павла к Коринфянам: «Чаша благословения, которую благословляем, не есть ли приобщение Крови Христовой? Хлеб, который преломляем, не есть ли приобщение Тела Христова? Один хлеб, и мы многие одно тело; ибо все причащаемся от одного хлеба» (1 Кор. 10, 16-17).
Припомнив эти слова апостола Павла, нельзя не остановиться и на (истолковываемом в приведенном отрывке из его Послания) символическом значении прелагаемого в Таинстве евхаристического хлеба. Господь не случайно выбрал для совершения Евхаристии именно хлеб. Казалось бы, Он мог избрать все что угодно — из того, что находилось на пасхальном столе за Тайной Вечерей: там были и салат из фруктов (харосет) и горькие травы (латук) и пасхальный агнец. Но почему же Господь выбрал для преложения в Свое Тело не что-либо иное, а именно хлеб?
Следует заметить, что хлеб является очень важным и древним религиозным символом — как для ветхозаветного Израиля, так и для всего языческого мира. И Господь использует именно это символичное вещество — чтобы нам легче было понять суть происходящего в Евхаристии преложения, а также, и ради того, чтобы мы осознали, что же именно совершается со всеми нами благодаря нашему причащению Телу и Крови Христовым. Итак, что такое хлеб в символике древней религиозности? Хлеб — это символ предельного духовного и материального единства. Почему? Давайте вспомним, откуда берется и как получается хлеб…
Сначала представим себе то поле, на котором засеян этот будущий хлеб. Пока что он находится здесь в облике множества колосков, каждый из которых растет отдельно, обособлен от остальных. Затем созревшие колосья собирают, обмолачивают и получают пусть и перемешанные друг с другом, но по-прежнему отдельные зерна. Мы уже не можем сказать, какое из них прежде принадлежало тому или иному колоску, и вместе с тем каждое из них все еще существует самостоятельно. Потом эта пшеница перемалывается и превращается в муку. Здесь уже одно зернышко от другого не отделишь, по крупинкам не разберешь, все бывшие колоски образовали новое неразличимое единство, хотя и эта мука пока что существует в образе бесчисленных маленьких пылинок. А потом каждую из этих пылинок муки спекают вместе с другими — и получается единый, нераздельный, целостный хлеб. И былое множество отдельно стоящих колосьев вдруг обращается, преображается в удивительное единение именуемое хлебом. В Евхаристии тоже происходит нечто подобное: множество верующих христиан делаются — благодаря Евхаристии как вершине всей церковной жизни — единым Телом Христовым. Вкушая Тело Христово, они сами осуществляются как Тело Христово: как Церковь, Главой которой является Сам Господь. Каждый член этого Тела оказывается отныне от другого неотделим — во образ прелагаемого в Тело Христово единого Евхаристического хлеба.
Кроме того, еще один символ литургического единения Христа и соборной полноты Его Церкви мы обнаруживаем также и в образе евхаристического смешения вина и воды. Как известно, вино Евхаристии во время приготовления Даров — за Проскомидией — растворяется небольшим количеством воды. В традиционном церковном понимании здесь также заключен очень важный символический смысл. Как пишет священномученик Киприан Карфагенский, «водою означается народ, а вином — Кровь Христова. Смешение в чаше воды с вином показывает союз народа со Христом, верующих с Тем, в Кого веруют. Вода и вино после смешения в чаше Господней так неразрывно и тесно соединяются между собою, что не могут отделяться одно от другого: так точно ничто не может отделить от Христа Церкви, то есть, народа, составляющего Церковь, твердо и непоколебимо пребывающего в вере и связанного всегдашнею нераздельною любовью»…
Уже в Ветхом Завете мы находим целый ряд прообразов Евхаристии. Какие из них вспоминаются в первую очередь? Это, например, манна в пустыне, которая подавалась Богом евреям. Сам Господь говорит в Беседе о Хлебе Жизни (в 6-ой главе Евангелия от Иоанна) о манне, как о прообразе Евхаристии. Правда, Он оговаривается, что тот хлеб был лишь несовершенным и бледным прообразом и подобием Евхаристической новозаветной полноты, что отцы еврейского народа ели этот хлеб в пустыне и умерли. Да, тот хлеб подавал им физическую крепость, здравие, силу двигаться дальше — в долгом и многотрудном странствии — навстречу обетованной земле. Но тот чудесный хлеб не мог им дать самого главного: он не был способен даровать евреям вечную жизнь. А вот христианин, вкушающий Евхаристический Небесный Хлеб, — не умрет вовек. Разумеется, эти слова Христа отнюдь не означают, что приобщающийся Евхаристии человек не должен будет вообще физически умереть: умрем мы все — праведники ли мы, или грешники. Однако смерть, куда более страшная, чем физическая, — смерть духовная — над причастником Святых Христовых Таин уже не будет иметь никакой власти. В связи с этим можно напомнить мысль преподобного Макария Египетского, которая уже приводилась здесь, когда речь шла о Таинстве Елеосвящения: праведники не умирают в подлинном смысле слова, их смерть именуется лишь сном, потому что они непременно воскреснут для жизни в Боге, для жизни во Христе. Смерть, именно как смерть духовная, их уже не коснется. Не мучения в аду, а жизнь в причастности Божественной славе будет дарована тем, кто «со страхом Божиим и верой» приступают к Святым Христовым Тайнам.
Обращаясь к прообразам Евхаристии в библейской ветхозаветной истории, мы также можем припомнить и встречу Авраама с загадочным Мелхиседеком, священником Бога Вышнего (14 глава книги Бытия). Хотя мы знаем, что Мелхиседек не принадлежал к богоизбранному еврейскому народу, а, как известно, все языческие народы в те времена покланялись ложным богам, этот человек, происхождение которого нам не ведомо, по свидетельству Священного Писания, был именно священником истинного Бога. Мелхиседек, в соответствии с рассказом книги Бытия, вынес Аврааму хлеб и вино, благословил его, а Авраам подал Мелхиседеку десятину. По толкованию апостола Павла, и — вслед за ним — всей святоотеческой традиции, священник Мелхиседек является здесь прообразом Первосвященника Нового Завета — Христа. Апостол Павел говорит, что Христос сделался «Первосвященником навек по чину Мелхиседека» (Евр. 6, 20). Итак, происхождения Мелхиседека мы не знаем, подобно тому, как таинственно и непостижимо рождение Сына Божия; священство Мелхиседека древнее того ветхозаветного священства Моисеева Закона, которому еще только предстояло реализоваться в потомках Авраама; священство Мелхиседека выше ветхозаветного еврейского священства, ибо в лице Авраама перед Мелхиседеком склоняются и все рожденные в будущем от Авраама поколения первосвященников, священников и левитов. Мы видим: и Авраам, и вместе с ним все Ветхозаветное священство — смиряются перед Мелхиседеком именно как перед прообразом грядущего Первосвященника Христа. Соответственно, и хлеб и вино, которые Мелхиседек выносит и подает Аврааму, также имеют прообразовательный характер. Они — знамение будущих Евхаристических Даров, Тела и Крови, приносимых Христом: новым, и, одновременно, древнейшим, вовек пребывающим Первосвященником «по чину Мелхиседекову».
Чаша вина, которую мы знаем по нашей Евхаристии и которая прелагается в Кровь Христову, Кровь Нового Завета, — это также очень древний и значимый ветхозаветный символ. Прежде всего, в Ветхом Завете чаша вина — это символ Спасения: помните Псалтырь? — «Чашу спасения прииму и имя Господне призову» (Пс. 115, 4). Чаша вина в библейской традиции это также и образ радости, ликования, символ обращенной к Богу благодарности за то благоволение, что Он являет Своим верным. Вспомним, например, слова, с которыми обращается к Богу древний Псалмопевец: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих; умастил елеем голову мою; чаша моя преисполнена. Так, благость и милость да сопровождают меня во все дни жизни моей, и я пребуду в доме Господнем многие дни» (Пс. 22, 5-6). Однако библейский символ чаши вина также имел порой и совсем иное — противоположное — значение. Этот образ напоминал древним евреям и о полученной пророком Иеремией из руки Божией чаше «с вином ярости», из которой он должен был напоить все прогневавшие Бога народы (Иер. 25, 15). Пророк Иезекииль также говорит о «чаше ужаса и опустошения», предназначенной для Самарии (Иез. 23, 33). Кроме того, чаша вина в Библии — это и символ страдания: во все времена красное вино вызывало у людей ассоциацию с цветом крови. И потому, когда Господь спрашивает Своих учеников: «Можете ли пить чашу, которую Я буду пить, или креститься крещением, которым Я крещусь?» (Мф. 20, 22), мы понимаем, что Он говорит о страшной Чаше — о кровавой Чаше Своих крестных страданий и смерти. Тем самым символика чаши вина в Евхаристии имеет двоякое значение: она и образ радости нашего спасительного единения со Христом, и знамение страдания Господа, пролившего Свою Кровь за грех мира.
Евангельское учение о Таинстве Евхаристии содержится, прежде всего, в Евангелии от Иоанна, в его 6-ой главе, — в так называемой «беседе о Хлебе Жизни». О беседе этой здесь уже говорилось неоднократно — и потому подробно останавливаться на ней не имеет смысла. Стоит лишь еще раз напомнить важнейшие ее идеи, изложенные Самим Господом так: «Я хлеб живый, сшедший с небес; ядущий хлеб сей будет жить вовек; хлеб же, который Я дам, есть Плоть Моя, которую Я отдам за жизнь мира… Истинно, истинно говорю вам: если не будете есть Плоти Сына Человеческого и пить Крови Его, то не будете иметь в себе жизни. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день. Ибо Плоть Моя истинно есть пища, и Кровь Моя истинно есть питие. Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь пребывает во Мне, и Я в нем» (Ин. 6, 51, 53-56).
А вот описания самого момента установления Таинства Евхаристии мы в Евангелии от Иоанна не находим. Правда, и здесь также содержится рассказ о Тайной Вечере, но сами обстоятельства установления Таинства и те слова, которые Господь произносит, завещая Своим ученикам совершать Евхаристию, в Евангелии от Иоанна не отражены. Об этом нам свидетельствуют другие евангелисты — Матфей (Мф. 26, 26-29), Марк (Мк. 14, 22-25) и Лука (Лк. 22, 15-20). Кроме того, мы находим текст установительных слов Таинства Евхаристии в 11-ой главе Первого послания к Коринфянам: «Господь Иисус в ту ночь, в которую предан был, взял хлеб и, возблагодарив, преломил и сказал: приимите, ядите, сие есть Тело Мое, за вас ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Также и чашу после вечери, и сказал: сия чаша есть новый завет в Моей Крови; сие творите, когда только будете пить, в Мое воспоминание» (1 Кор. 11, 23-25).
С евангельским рассказом о Тайной Вечере связан один значимый парадокс, на который обращают внимание многие толкователи Нового Завета: Господь подает ученикам Свои Тело и Кровь еще прежде Собственного Распятия, еще раньше чем была принесена на Голгофе Жертва за грех мира. При этом следует помнить и о том, что по святоотеческому учению мы причащаемся именно прославленной, воскресшей, преодолевшей смерть, вознесшейся на Небеса и воссевшей одесную отца Плоти Сына Божия. Так, священномученик Игнатий Богоносец свидетельствует о том, что «Евхаристия есть Плоть Спасителя нашего, которая пострадала, но которую Отец воскресил»; а святитель Иоанн Златоуст развивает эту мысль так: «Христос и нам оставил Плоть Свою и с нею же вознесся». Тем самым мы видим: в день Тайной Вечери Сын Божий еще не умер на Кресте, не воскрес и не вознесся на Небеса, а уже подает апостолам именно Свои прославленные Тело и Кровь. Как же разрешить этот видимый временной парадокс? Действительно, в плане земного, обыденного течения времени последовательность событий Евангельской истории здесь явно нарушена. И тем не менее, подлинная логика и истинная последовательность событий сохранена здесь в ином плане — в надмирности Божественной вечности, в плане Домостроительства нашего Спасения. Еще прежде сотворения мира Бог уже знает о том, что первый человек падет грехом, и заранее приуготовляет — решением на Своем Предвечном Троическом Совете — действенное лекарство для его исцеления: Воплощение и Жертвенную смерть Сына Божия ради искупления еще не совершившегося греха Адама. Итак, Агнец Божий приуготовлен в недрах Пресвятой Троицы и предназначен к заколению прежде сотворения мира. Об этом пишет в своем Первом Послании апостол Петр: «не тленным серебром или золотом искуплены вы от суетной жизни, преданной вам от отцов, но драгоценною Кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначенного еще прежде создания мира, но явившегося в последние времена для вас» (1 Петр. 1, 18-20). Именно этот надвременный характер Литургии и даровал возможность апостолам приобщиться прославленных Тела и Крови Христовых, вступить в скорбь Голгофы, радость Воскресения и на высоту Елеонской горы — еще прежде взятия под стражу их Господа. Именно этот надвременный характер Евхаристии сделал возможным таинственное Преложение Хлеба и Вина в те же самые Тело и Кровь Иисуса, которые они видели сейчас перед собой за пасхальным столом — как человеческий лик вкушавшего вместе с ними за праздничной трапезой Сына Божия. Именно это позволяет святителю Иоанну Златоусту произнести страшные и даже пугающие слова: Христос на Тайной Вечере «пил Сам Собственную Кровь». Мы видим: по мысли Златоуста, за Тайной Вечерей Господь принимает в Себя хлеб и вино, приводит их в единение с Собой и тем самым прелагает их в Евхаристические Дары — в Собственные Тело и Кровь, а затем уже подает от совершившейся Его чудотворной силой Евхаристии — от преломленного Им хлеба и испитого Им вина (уже преложившихся, ставших Его Телом и Кровью) — Своим Ученикам.
Есть еще один вопрос, связанный с темой Таинства Евхаристии, которым довольно часто задаются Святые Отцы: а причастился ли за Тайной Вечерей Иуда? Церковная традиция предлагает здесь — с теми или иными вариациями — два основных, причем взаимоисключающих, ответа. Одни Святые Отцы считают, что Иуда причастился, другие, что нет. И в том, и в другом случае Святые Отцы предлагают в пользу одной из этих точек зрения весьма обстоятельные доводы.
Так, например, преподобный Ефрем Сирин считает, что Иуда причаститься никак не мог, что Господь Сам сознательно не позволил Иуде приобщиться Святых Таин и потому подал ему за Тайной Вечерей хлеб отнюдь не как Свое истинное Тело, но лишь как символ близящегося умерщвления Тела Христова на Кресте. «Ибо, — как пишет преподобный Ефрем, — тому, кто предавал Его (Христа) на смерть, неприлично было посредством хлеба принять в себя Того, Кто спасает от смерти».
Святые Отцы, отрицающие возможность причащения Иуды, также исходят и еще из одной, очень простой и психологически легко объяснимой идеи: в Сионской горнице была совершена самая первая Евхаристия, и разве мог бы Господь допустить, чтобы уже тогда ее величие оказалось принижено недостойным причащением Иуды?
А вот в творениях преподобных Варсонуфия и Иоанна содержится совсем другой ответ на вопрос о причащении Иуды: «Бог допустил Иуду причаститься Тайной Вечери, дабы показать великое Свое человеколюбие и то, что Он до последнего издыхания терпит человеку, желая ему покаяться «и живу быти» (Иезек. 33, 11). Почему Господь и ноги умыл ему, и допустил причаститься Таинств, чтобы отнять всякое оправдание, как от него, так и от тех, которые всегда говорили бы, что если бы Господь допустил его насладиться Таинств Своих, то он не погиб бы; но Иуда сам подверг себя осуждению, и на нем исполнилось то, что говорит Апостол: аще ли же неверный отлучается, да разлучится (1 Кор. 7, 15). Это же относится и к не кающимся грешникам». Мы видим, что у преподобных Варсонуфия и Иоанна присутствуют два основных довода в пользу необходимости причащения Иуды за Тайной Вечерей. Во-первых, Господь, конечно же, знает заранее, что Иуда предаст Его, — вне зависимости от того причастится он Тела и Крови Христовых или не причастится; и тем не менее Господь дает Иуде — равно как и всякому другому христианину, плох он или хорош, — все возможности для его Спасения: в том числе Христос даже попускает Иуде приобщиться евхаристических Тела и Крови. Тем самым Бог позволяет реализоваться человеческой свободе — страшной свободе выбора между вечной жизнью во Христе и вечной адской мукой. Итак, именно ради того, чтобы, с одной стороны, дать Иуде все возможности для Спасения — в том числе, даже даруя ему право вкусить Свои Тело и Кровь, а с другой — чтобы позволить реализоваться богоборческой свободе воли предателя, Христос позволяет Иуде причаститься. При этом, причащаясь Тела и Крови Христовых недостойно, Иуда приобщается их «в суд и во осуждение». Во-вторых, Христос позволяет Иуде причаститься еще и ради того, чтобы не дать лишнего аргумента в защиту этого предателя-апостола его будущим «адвокатам». Наверняка нашлись бы те, кто стремясь оправдать отступничество Иуды и узнав, что Христос не позволил ему причаститься Своих Тела и Крови, сказали бы: «возможно, Иуда предал Христа именно потому, что Христос не дал ему причаститься Святых Тайн. А если бы он причастился, то наверняка просветился бы Божественным светом, одумался бы, покаялся бы в своем злом намерении перед Христом и не предал бы Господа». И со слов этих «адвокатов» получилось бы, что вина за преступление Иуды лежит не столько на нем, сколько на лишившем его Причастия Христе. Что же касается адвокатов Иуды, то, например, в ХХ столетии их было очень и очень много: они находились и в литературе (Леонид Андреев и его повесть «Иуда Искариот и другие»), и в музыкальной культуре (Эндрю Ллойд-Уэббер и его рок-опера «Иисус Христос суперзвезда»), и в кино (Мартин Скорсезе и его фильм «Последнее искушение Христа»), и даже в русской религиозной философии (Отец Сергий Булгаков и его книга «Иуда Искариот Апостол-Предатель»). Во всех этих произведениях Иуда — куда более привлекательная, «симпатичная», чем в Евангелии, личность. В трактовке некоторых из них он даже является самым настоящим мучеником, искренне любящим Христа, верующим в Него и все же сознательно идущим на Его предательство. Целью Иуды якобы было то, чтобы через его, приведшее Христа на Крест предательство, все человечество достигло бы Спасения. При этом Иуда оказывается добровольно обрекшим себя на адские страдания мучеником, ценой собственной физической и духовной гибели помогающим Христу в Спасении человека. Идея же о том, что Иуда предал Христа лишь потому, что, в соответствии с евангельским рассказом, он попросту был сребролюбцем, всем этим «адвокатам» Искариота кажется или не слишком убедительной, или недостаточно возвышенной. В самой теме предательства Иуды они упорно ищут какой-то романтики, поэтики высоких страстей и чувств. Но давайте с вами вспомним: апостол Иоанн Богослов говорит о причине падения Иуды очень просто и даже «прозаично»: Иуда «был вор» (Ин. 12, 6). Да, некогда он был избран Господом в число апостолов именно потому, что на тот момент оказался этого достоин, действительно являясь одним из двенадцати лучших людей Палестины. Да, некогда он совершал, по дару благодати, вместе с другими учениками Спасителя, многочисленные чудеса исцелений, изгонял из людей бесов. Но ныне он пал, и теперь, после недостойного причащения Святых Христовых Тайн, в него самого, прежде изгонявшего бесов из других, властно и непреодолимо вошел сатана (см. Ин. 13, 27)…
Мы понимаем: Святые Дары должны, напротив, оградить нас от власти и силы бесов; и то, что происходит с Иудой, в которого входит сатана именно после его приобщения Телу и Крови Христовым, является прямым следствием его недостойного причащения, совершается в полном соответствии с уже приведенными ранее словами апостола Павла: «кто будет есть хлеб сей или пить чашу Господню недостойно, виновен будет против Тела и Крови Господней» (1 Кор. 11, 27). Святые Отцы непрестанно говорят о Евхаристии как о надежной защите от воздействия диавола — для участвующих в ней христиан. Так, священномученик Киприан Карфагенский рассуждает о Причастии как о неких духовных «доспехах», в которые облачается христианин, выходя на бой с сатаной: «нельзя оставить без защиты тех, кого мы… увещеваем к сражению; их нужно оградить покровом Тела и Крови Христовой,… нужно вооружить их забралом Божественного насыщения».
Но давайте все же еще раз вернемся к теме недостойного Приобщения Святым Дарам, — проблеме, затронутой немного ранее — в связи с предполагаемым Причащением Иуды во время Тайной Вечери. Эта тема в церковном сознании оказалась неразрывно связана и с другой важной проблемой — с вопросом о возможности совершения Таинств недостойными священниками. Вспомним по этому поводу одно из церковных суждений. Так, по мысли святого Николая Кавасилы, Божественная благодать в Таинстве Евхаристии, в Святых Дарах, действует «двояким образом: один способ ее — так как Они ею освящаются (то есть, то как благодать действует на Дары, освящая Их — П. М.); другой (способ) — так, как через Них (через Дары) она (благодать) освящает нас. Первому способу действия благодати в Дарах (то есть освящению благодатью Божией самих Даров — П. М.) никакие человеческие беззакония не могут препятствовать, но так как освящение Их не есть дело добродетели человеческой, то и человеческие неправды нисколько не могут ему препятствовать. Но второй (способ действия благодати в Дарах — то, как Они освящают нас — П. М.) требует и нашего старания, а потому и встречает препятствие в нашем нерадении. Ибо благодать освящает нас через Дары, (только) если найдет нас способными к освящению; если же встретит нас неприготовленными, то и не принесет никакой пользы, и даже причинит бесчисленный вред». Таким образом, по мысли святого Николая Кавасилы, Литургия совершается во всей полноте даже рукой иерея, который лично недостоин принять участие в этом священнодействии; его грехи не могут воспрепятствовать благодати Божией совершать Евхаристию. Но самому священнику это Таинство послужит в суд и во осуждение. То же происходит и с недостойно причащающимися мирянами, которым это Таинство также может принести отнюдь не духовную пользу, а — напротив — «бесчисленный вред»…
Зададимся еще одним важным вопросом: а как часто следует причащаться православному христианину? Вот как отвечают на этот вопрос преподобный Никодим Святогорец и святитель Макарий Коринфский: «Ах, братья мои, если бы мы хотя бы один раз видели мысленными очами нашей души, каких высоких и каких великих благ мы лишаемся, не причащаясь непрестанно, тогда, конечно, мы приложили бы все свои силы, чтобы подготавливаться и причащаться, если бы была возможность, каждый день». В то же время при чрезмерно частом причащении существует и одна опасность: привыкание к Святыне, когда Причастие становится для нас пусть и доброй, но все же «привычкой», когда — по человеческой слабости и черствости — в нашей душе начинает теряться ощущение вечной новизны этого Литургического Чуда. Итак, причащаться следует как можно чаще, но не настолько часто, чтобы само Причастие сделалось для нас привычным, обыденным. Для всякого христианина периодичность его участия в Таинстве Евхаристии должна определяться индивидуально — по совету с духовником, и в соответствии с полученным на то его благословением.
Увы, зачастую мы не только не привыкаем к Причастию, но, напротив, почти что забываем о его существовании. В Церкви эта проблема, эта беда существует издревле. Порой приходится слышать, что традиция редкого причащения возникла лишь совсем недавно — в Российской империи, а что до этого христиане и на Руси, и в Византии причащались очень часто. Но еще святитель Иоанн Златоуст на рубеже IV-V веков был вынужден обличать в храмовых проповедях тех христиан, что приобщались Тела и Крови Христовых всего лишь раз в год — Великим постом: «Приступая к Причащению через год, неужели ты думаешь, что сорока дней тебе достаточно для очищения твоих грехов за все время? А потом, по прошествии недели, опять предашься прежнему?… И думаешь умилостивить Бога?… Ты шутишь, человек! Говорю это не с тем, чтобы запретить вам приступать однажды в год, но более желая, чтобы вы непрестанно приступали к Святым Тайнам»…
Только в Евхаристии христианин обретает и получает подлинную и вечную жизнь: жизнь в Боге, жизнь во Христе. В древней Анафоре (Евхаристическом каноне, центральной молитве богослужения Литургии) Серапиона Тмуитского (IV век) мы находим такое обращение к Богу: «Сделай нас живыми людьми, даруй нам Духа Святого». Именно дарование Духа Святого, осуществляемое в Церковных Таинствах, причем в первую очередь — в подающем нам всю возможную полноту Божественных даров Таинстве Евхаристии, — есть залог вечной жизни христианина. Тот же человек, который пребывает вне Бога и Церкви, вне Евхаристического Приобщения, может лишь внешне казаться живым, существуя биологически, но будучи на самом деле духовно мертв, не имея в себе залога вечной жизни в Боге. Как раз поэтому многие древние Отцы Церкви, основываясь на словах Спасителя «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную, и Я воскрешу его в последний день» (Ин. 6, 54), и понимали Евхаристию именно как залог грядущего воскресения христиан. Конечно же, эти слова Спасителя отнюдь не означают, что воскреснут одни лишь праведники: в Судный День воскреснут и грешники. Просто тогда будут явлены два различных образа воскресения: образ воскресения во Христе — для жизни в Небесном Царстве, в Горнем Иерусалиме, и образ воскресения в вечную духовную смерть — для адских мучений. Господь — в приведенных ранее словах из Беседы о Хлебе Жизни — выражает простую и ясную мысль, как бы говоря: Я воскрешу в последний день именно в образе Своей Славы всех праведников и дарую им вечную жизнь, потому что они обрели залог этой славы еще на земле — восприняв Меня в Таинстве Евхаристии и уже тогда сделавшись не только Моим образом, иконой, но и Моей Плотью и Кровью. К этой евангельской мысли, — мысли о будущем воскресении причастников Евхаристии в грядущем нетлении обожения, в образе славы Христовой — очень любят возвращаться древние Святые Отцы. Так, священномученик Ириней Лионский пишет: «Питаемые от Евхаристии тела наши, погребенные в земле и разложившиеся в ней, в свое время восстанут, так как Слово Божие тленному даром дает нетление».
Некий отблеск этого образа грядущей славы всеобщего воскресения христиан мы можем отчасти наблюдать и сегодня — в наших церквах, в храмовых иконостасах. Церковный иконостас являет нам одновременно и свое евхаристическое, и свое эсхатологическое (то есть связанное с догматическим учением о конечной судьбе мира и человека) измерение, ибо приоткрывает нам образ той благодатной Богопричастности, которой сподобились христианские святые, живя Христом, живя в Церкви, приобщаясь Тела и Крови Господних, и одновременно дает видение той будущей славы, в которой эти святые будут воскрешены в Судный день. Зачастую нам приходится слышать досадливые вздохи некоторых «либеральных» христиан, страдающих из-за того, что за иконостасом им не видно происходящего в алтаре. Но на самом деле иконостас — это отнюдь не стена, не средостение между духовенством и прихожанами, а наоборот — явленная нам связь между горним и дольним миром, между Церковью небесной, торжествующей, и Церковью земной, странствующей по пути ко Спасению. Иконостас — это не загородка, за которую нас загоняют, отделяя от алтаря. Иконостас — это множество распахнутых в Небо окон, где каждая икона открывает нам новый прекрасный вид чаемого Горнего Иерусалима.
Через икону мы вступаем в общение с той личностью (говоря богословским языком, с той ипостасью), которая на ней изображена. Икона не претендует на внешнюю, «материальную» фотографическую точность, и в то же время она — точнейшее изображение духовного состояния изображенного на ней святого: как состояния личности, преображенной Божественной благодатью. Но ведь именно Литургия как раз и явилась для этого святого важнейшим залогом, причиной и самим путем его преображения, — преображения, к которому должны быть устремлены и мы все, взирающие на икону и видящие отображенные на ней плоды Евхаристического Чуда.
Итак, мы видим: «литургичность», «евхаристичность» иконы выражается в том, что мы зрим изображенного на ней святого именно таким, каким он духовно стал благодаря Литургии, благодаря Причащению Телу и Крови Христовым. Икона — данное нам живое свидетельство об осуществимости преложения человека во образ Христов — через соединение со Христом в Таинстве Евхаристии. Именно поэтому иконостас есть не только наша связь с Небом, благодаря которой мы можем войти в общение со святыми, вступить с ними в молитвенный диалог, но и данный нам образец для подражания. Ведь икона изображает то состояние обожения, которого достиг святой через его причащение Христовых Таин и к которому, уподобляясь славе святых, приобщаясь вслед за ними Телу и Крови Христовым, призваны стремиться и все мы, православные христиане.
Что же это означает на самом деле: соединиться со Христом в Евхаристии? Можем ли мы постичь ту благодатную перемену, что происходит с христианином, причащающимся Святых Таин?
Святые Отцы дают свой ответ на этот вопрос — ответ очень неожиданный, страшный, ко многому нас обязывающий. По их мысли, Евхаристия прелагает нас, наши тела в себя саму.
Мы знаем, что всякая пища, которую мы принимаем в наш организм, сама становится этим организмом — физически его достраивая, восполняя в нем все недостающее. Мы перевариваем эту пищу, и она частично выводится из нашего организма, а все необходимое для нас усваивается и становится нашим телом. С Евхаристией же все происходит не так: она вся без остатка, во всей своей полноте соединяется с нашей телесной природой. Как говорит Златоуст, Евхаристия «не как обыкновенная пища идет своим путем, — нет, не думай так. Но как, если бы ты, бросив в огонь воск, ничего не утратил бы, и ничего не имел бы в остатке, так и здесь представляй, что Таинство соединяется с сущностью нашего тела».
Более того: по мысли Святых Отцов, не Евхаристия становится нами, а мы становимся ею. Не Тело Христово после Причастия становится нашим телом, а наши тела прелагаются в Тело Христово. Святые Отцы в своих писаниях свидетельствуют об этом неоднократно. Так, святитель Григорий Нисский учит: «Как малое количество закваски смешивается, по слову апостола, со всем тестом, так и возведенное Богом к бессмертию Тело Его, войдя в наше тело, изменяет его и всецело претворяет в Свою Собственную сущность». О том же говорит и святой Николай Кавасила: «В Причащении Господь всецело изменяет получившего Таинство и преобразует в Собственное свойство; и персть (то есть наше тело — П. М.), приняв царский вид, бывает уже не перстью, но Телом Царя, блаженнее чего нельзя и измыслить. Поэтому Евхаристия и последнее (в смысле — самое совершенное — П. М.) Таинство, так что нельзя простираться далее, нельзя и приложить большего. После Евхаристии нет уже ничего такого, к чему нам надо еще стремиться».
Этот образ нашего преложения в Евхаристию Святые Отцы пытаются проиллюстрировать различными житейскими, даже «бытовыми», примерами. Конечно же, примеры эти несовершенны и лишь в малой степени отражают то, что происходит с нами в Таинстве Причащения, — но все равно и они помогают нам хоть немного понять и постичь ту благодатную перемену, что совершается с нами за Литургией. Тот же святой Николай Кавасила пишет: «Церковь указуется (Евхаристическими) Тайнами… Для Церкви они — истинная пища и питие; и причащаясь их, она не превращает их в человеческое тело, как какую-нибудь другую пищу, но сама превращается в них. Так железо, сообщившись с огнем, само становится огнем, а не огонь делает железом». Мы понимаем: если железо раскалить в огне, оно само становится огневидным — оно обжигает, как огонь; оно приобретает красноватый оттенок пламени; раскалившись, оно делается жидким, текучим и в этом также уподобляется неустойчивым, колеблющимся, пляшущим огненным языкам. Железо не уподобляет себе огненную стихию, а само приобретает свойства огня. Подобное же совершает с нами в Евхаристии и огонь обоженного, прославленного Тела Христова, претворяя нашу плоть — перстную, в чем-то подобную грубому и тяжеловесному железу — в Собственное благодатное огненное достоинство. И тогда все мы — благодаря Евхаристии — сами делаемся огневидными, пожигая обитающий в нас грех.
А что же происходит в момент преложения Даров с хлебом и вином, с их материальной, тварной природой? Существуют два святоотеческие понятия, выражающие совершающуюся в Таинстве Евхаристии с хлебом и вином перемену: «преложение» и «пресуществление». При всем внешнем сходстве этих двух понятий они все же имеют несколько отличное друг от друга содержание и зачастую используются разными древними Отцами, богословами для выражения двух различных — даже противоположных — идей. Дело в том, что в святоотеческом богословии нет единства суждения о том, какова же дальнейшая — после схождения на Дары Святого Духа — судьба евхаристических хлеба и вина.
Некоторые Отцы говорят о том, что хлеб и вино пресуществляются в Тело и Кровь Христовы — то есть меняют свою сущность, перестают быть хлебом и вином в подлинном смысле этого слова, сохраняя лишь внешние, вторичные признаки бывших евхаристических веществ. Они только кажутся нам хлебом и вином, но на самом деле являются уже Телом и Кровью Христа. Эта точка зрения полностью возобладала на христианском Западе (именно она в конечном итоге оказалась принята в качестве официального учения католической церкви), хотя была также распространена и среди Святых Отцов Православного Востока: так думали, например святители Кирилл Иерусалимский, Кирилл Александрийский, Амвросий Медиоланский, блаженный Августин. Как словесно формулирует это мнение блаженный Августин, после пресуществления Даров в Евхаристии присутствует «видимое вещество и невидимое существо», причем «одно зрится, а другое постигается умом». Эту же идею высказывает и святитель Кирилл Иерусалимский: в Евхаристии «видимый хлеб не есть хлеб, хотя вкусом чувствуется, но Тело Христово; и видимое вино не есть вино, но Кровь Христова».
Также на Православном Востоке в святоотеческой традиции существует и иная, вторая точка зрения относительно судьбы хлеба и вина в Евхаристических Дарах, более соответствующая понятию «преложение» (при этом следует заметить, что оба используемые в богословии Евхаристии понятия — «преложение» и «пресуществление» — все же являются для Святых Отцов взаимозаменяемыми). Здесь происходящая в Евхаристии перемена мыслится уже как мистическое соединение сущностей хлеба и вина с сущностями Тела и Крови Христовых. Причем это не означает, что в Евхаристической Чаше Тело и Кровь, хлеб и вино каким-либо образом сосуществуют и присутствуют отдельно, обособленно друг от друга. Это — Тело и в то же время хлеб; это — Кровь и в то же время вино. Хлеб и вино как бы включаются в Тело и Кровь Христовы, усваиваются Его реальной и земной Плоти, принимаются Господом в Его Ипостась, тем самым, умножая Его человеческую природу, и в то же время, не переставая быть хлебом и вином. Так думали, например, священномученик Ириней Лионский, святитель Евтихий Константинопольский, преподобный Иоанн Дамаскин, а возможно также и святитель Иоанн Златоуст (если признать подлинность приписываемого ему известного «Письма к Кесарию монаху»). Вот что пишет священномученик Ириней Лионский: «Хлеб от земли, после призывания над ним Бога, не есть уже обыкновенный хлеб, но Евхаристия, состоящая из двух вещей — из земного и небесного». Как учит святитель Евтихий Константинопольский (VI век), Христос за тайной Вечерей «таинственно заклал Самого Себя, когда после вечери Собственными руками взявши хлеб, благодарив, показал и преломил, соединив Самого Себя с этим вместообразом (то есть хлебом — П. М.)». А вот что говорит преподобный Иоанн Дамаскин: «Хлеб общения (то есть причастия — П. М.) — не простой хлеб, но хлеб соединенный с Божеством».
Таковы две святоотеческие точки зрения по вопросу о судьбе хлеба и вина в Таинстве Евхаристии. Церковь не вынесла здесь своего окончательного соборного суждения, и потому каждое из этих мнений, находя подтверждение в святоотеческом Предании, может считаться равно допустимым.
Еще один важный богословский вопрос, связанный с Таинством Евхаристии: кем и кому приносится Евхаристическая Жертва? Нам, находящимся в храме за Литургией, зачастую может показаться, что Жертву здесь приносит сам предстоящий у престола священник. Но помните? — мы уже выяснили раньше, что совершителем каждого Таинства является Сам Бог, Господь Иисус Христос, а священник только Ему сослужит, — верно это и в отношении Евхаристии.
Итак, Евхаристическую Жертву приносит Сын Божий. Но кому Он ее приносит? И что Он приносит в этой Жертве? Эти вопросы издавна обсуждались в Христианской Церкви. Святитель Григорий Богослов говорит о том, что Христос на Голгофе (а значит и в Жертве Евхаристической, единой с Голгофской) «Сам Себя приносит Богу».
Нужно заметить: в древней святоотеческой богословской традиции можно обнаружить мнение, что Евхаристическая Жертва приносится Христом одному Богу Отцу. Эта мысль нашла свое отражение и в хорошо известном «Каноне ко Святому Причащению», в его 9-ой песни: «Христос есть, вкусите и видите: Господь нас ради, по нам бо древле бывый, единою Себе принес, яко приношение Отцу Своему, присно закалается, освящаяй причащающияся».
Однако позднейшая церковная вероучительная традиция на Константинопольских Поместных соборах 1156-1157 годов (тогда в разработку этого учения внес свой огромный вклад замечательный богослов святитель Николай Мефонский) дала свое более точное догматическое определение по этому вопросу: Евхаристическая Жертва приносится всей Пресвятой Троице. Вот как сформулировал это учение, принятое Собором 1156 года, блаженный митрополит Киевский Константин: «Животворящая Жертва, как первоначально, когда она была совершена Спасителем Христом, так и после и доныне принесена и приносится не только одному Безначальному Отцу Единородного, но и Самому Вочеловечшемуся Слову: точно также не лишен этой богоприличной чести и Дух Святой. Приношение же Таин произошло и происходит повсеместно Единому Триипостасному Божеству».
Константинопольские Поместные соборы подтвердили, что Евхаристия — это Бескровная, однако действительная Жертва, единая с принесенной Христом на Голгофе, и постановили, что в Евхаристии Богочеловек Иисус Христос является одновременно и Первосвященником, приносящим в жертву Свое человеческое естество всей Пресвятой Троице, и Жертвой, и даже (как одно из Божественных Лиц, как Сын Божий) принимающим эту Жертву. Тем самым Константинопольские соборы парадоксальным образом утверждают: Христос приносит Голгофскую и Евхаристическую Жертву в том числе и Себе Самому, совершая ее по Своему человечеству, и принимая ее по Своему Божеству. Это учение соответствует известным словам древней евхаристической тайной молитвы, и поныне читаемой в наших храмах (за Литургией святого Иоанна Златоуста, перед «Херувимской»): «Ты бо еси Приносяй и Приносимый, Приемляй и Раздаваемый, Христе Боже наш…». Ту же богословскую идею мы находим и у многих древних Святых Отцов. Так, святитель Кирилл Александрийский, великий Отец V века, пишет: «Будем пить Кровь Его святую во очищение наших прегрешений и для участия в воскресении в Нем, веруя при этом, что Он сам Священник и Жертва, Сам Приносящий и Приносимый, и Приемлющий и Раздаваемый, не разделяя на два лица божественное и нераздельное и неслиянное соединение Единого из Всечестной Троицы». Эту же мысль очень поэтично излагает и святитель Кирилл Иерусалимский: «Младенца вижу, приносящего законную Жертву на земле, но Его же вижу принимающим жертвы от всех на небесах. Вижу Его сидящим на херувимском престоле, как Царя престололепно, вижу Приносимого и Очищаемого, вижу Самого все освящающего и очищающего. Сам Он — Дары, Сам — Архиерей, Сам — Жертвенник, Сам — Очистилище. Сам — Приносящий, Сам и Приносимый как Жертва за мир. Сам — Огонь Сущий, Сам — Всесожжение, Сам — Древо Жизни и Познания, Сам — Меч Духа, Сам — Пастырь, Сам — Агнец, Сам — Жрец, Сам — Закон, Сам же и Исполняющий этот Закон».
Еще один вопрос, которым задаются Святые Отцы, — это вопрос о судьбах Евхаристической Жертвы в жизни Будущего века. Прекратится ли ее приношение, совершение Литургии после Второго Пришествия Христова?
Да, в грядущей реальности Нового Неба и Новой Земли той прежней, храмовой Литургии — богослужения Литургии, в котором мы с вами ныне участвуем, — уже не будет. Но это не значит, что исчезнет, упразднится само Евхаристическое Приобщение. Напротив, степень нашего единения, общения со Христом в жизни Будущего века возрастет и увеличится еще более, чем это даруется православным христианам теперь. В День Суда Тело Господне, прежде зримое только как вкушаемый причастниками Хлеб Евхаристии, явственно откроется миру уже во всей славе Своего обожения. Как пишет святой Николай Кавасила, «сей самый хлеб, сие самое Тело… явится тогда на облаках перед очами всех, и подобно молнии, в одно мгновение времени на востоке и западе, покажет Свою красоту».
В этом смысле Евхаристия вечна, и Причащение Плоти и Крови Христовым тоже окажется вечным. Конечно же, в Небесном Иерусалиме уже не будет дискосов, потиров, самого чинопоследования Литургии. А вот сущность Евхаристического Таинства и в Горнем Иерусалиме сохранится во всей полноте. Об этом свидетельствует преподобный Ефрем Сирин: «Наше Жертвоприношение Евхаристии не прекратится и в самом Втором Пришествии, но само это Пришествие заставит оное (то есть это Таинство — П. М.) даже изобиловать более, чем есть теперь». Преподобный Симеон Новый Богослов также пишет о том, что в Горнем Иерусалиме спасенные смогут «чисто наслаждаться вечно чистейшей Жертвой в Боге Отце и Единосущном Духе… больше чего нет ничего в Царстве Небесном».
Мы с вами понимаем: после Второго Пришествия должен будет переменится сам способ приобщения Христу, осуществляемого уже не в «рукотворенных храмах», не с помощью веществ и предметов видимого нам мира. Ведь в жизни Будущего Века у христиан появится иное святилище, иной Храм, чем те церкви, в которые мы приходим сегодня. По свидетельству святого Иоанна Богослова, в Небесном Иерусалиме Сам Господь — Агнец, искупивший Своей Кровью мир — будет одновременно и Первосвященником, и Храмом, в Котором будет приобщаться Христу вся полнота Его верных: «Храма же я не видел в нем (в Небесном Иерусалиме — П. М.), ибо Господь Бог Вседержитель — храм его, и Агнец» (Откр. 21, 22).
Святитель Иоанн (Максимович), архиепископ Шанхайский
ЦЕРКОВЬ – ТЕЛО ХРИСТОВО
Христос есть Глава тела Церкви, яже есть Тело Его,
исполнение Исполняющего всяческая во всех.
Неоднократно в Священном Писании Церковь называется Телом Христовым. «Радуюсь в страданиях моих о вас… за Тело Его, еже есть Церковь» (Кол. 1), – пишет о себе апостол Павел.
Апостолы, пророки, благовестники, пастыри и учители, говорит он же, даны Христом «в дело служения, в созидание Тела Христова». (Ефес. 4).
В то же время в Тело и Кровь Христовы прелагаются хлеб и вино за Божественной литургией, и верные причащаются их. Так установил Сам Христос, причастивший Своих апостолов за Тайной Вечерей со словами «Приимите, ядите: сие есть Тело Мое… пийте от нея вси, сия бо есть Кровь Моя Новаго Завета» (Мф. 26).
Как же одновременно Телом Христовым является и Церковь, и Святые Тайны?
Верные и сами являются членами Тела Христова – Церкви и причащаются Тела Христова во Святых Тайнах?
И в одном, и в другом обстоятельстве наименование «Тело Христово» употребляется не в переносном, а в самом действительном значении сего слова. Мы веруем, что Святые Тайны, сохраняя вид хлеба и вина, суть истинное Тело и истинная Кровь Христовы. Также веруем и исповедуем, что Христос, Сын Бога Живаго, придя в мир грешныя спасти, стал истинным человеком, и плоть Его, восприятая от Девы Марии, была настоящей человеческой плотью; что телом и душой Христос был истинным человеком, во всем подобным остальным, кроме греха, оставаясь в то же время истинным Богом. Божеское естество не умалилось и не изменилось у Сына Божия при Его воплощении, как и человеческая природа не изменилась при том, а полностью сохранила все свои человеческие свойства.
Неизменно и неслиянно, навеки, «нераздельно и неразлучно» соединились в Едином Лице Господа Иисуса Христа Божество и человечество.
Вочеловечился Сын Божий, чтобы людей сделать «причастниками Божественного естества» (2 Петр.), чтобы падшего в грех и смерть человека освободить от них и сделать бессмертным.
Соединяясь со Христом, мы восприемлем Божественную благодать, дающую человеческой природе силу для победы над грехом и смертью. Господь Иисус Христос указал людям путь победы над грехом Своим учением и дарует вечную жизнь, делая их участниками вечного Его Царства Своим Воскресением. Чтобы восприять от Него ту Божественную благодать, необходимо теснейшее с Ним общение. Привлекая всех к Себе Божественной любовью и соединяя их с Собой, Господь соединил друг с другом возлюбивших Его и пришедших к нему, объединив в Единую Церковь.
Церковь есть единство во Христе, теснейшее единение со Христом всех право верующих в Него и любящих Его и единение их всех чрез Христа.
Состоит Церковь из земной ее части и небесной.
Сын Божий пришел на землю и вочеловечился, чтобы возвести человека на небо, сделать его снова жителем рая, вернув ему первоначальное состояние безгрешности и целости, и соединить с Собой.
То совершается действием благодати Божией, подаваемой через Церковь, но нуждается и в усилии самого человека. Бог спасает падшее Свое творение Своей к Нему любовью, но необходима и любовь человека к Своему Творцу, без которой невозможно ему спастись. Устремляясь к Богу и прилепляясь к Господу своей смиренной любовью, душа человека получает силу, очищающую ее от грехов и укрепляющую на борьбу с грехом до полной победы.
В той борьбе участвует и тело, ныне являющееся вместилищем и орудием греха, но предназначаемое быть орудием правды и сосудом святости.
Бог сотворил человека, вдохнув богоподобный дух в созданное Им сперва из земли одушевленное тело. Тело должно было быть орудием покорного Богу духа. Через него дух человеческий проявляет себя в вещественном мире. Дух через тело и его отдельные члены открывает свои свойства и качества, которые Бог дал ему как Своему образу, почему и тело как проявление образа Божия является и именуется «по образу Божию созданною нашею красотою» (стихира на погребении).
Когда первозданные люди духом отпали от Своего Творца, тело, до тех пор покорное духу, через душу воспринимая веления его, перестало подчиняться ему и стало стремиться господствовать над ним. Вместо Закона Божия в человеке стал господствовать закон плоти.
Грех, отсекши человека от источника жизни – Бога, рассек также и самого человека. Нарушилось единение его духа, души и тела, смерть вошла в него. Душа, не напояясь струями жизни, не могла передавать их телу. Тленным стало тело, томление стало уделом духа.
Христос пришел на землю восстановить падший образ и вернуть ему единение с Тем, Чей он образ. Соединяя с Собой, Бог восстанавливает человека в первоначальной доброте во всей ее полноте.
Подавая благодать и освящение духу, Христос также очищает, укрепляет, исцеляет и освящает душу и тело.
«Прилепляясь Господеви един дух есть с Господом» (1 Кор. 6).
Тело же соединившегося с Господом человека должно быть орудием Господним, служить для исполнения Его воли и стать частью Тела Христова.
Для полного освящения человека тело раба Господня должно соединиться с Телом Христовым, и то совершается в таинстве Святого Причащения. Принятые нами истинное Тело и истинная Кровь Христовы становятся частью великого Тела Христова.
Конечно, для единения со Христом недостаточно только соединение нашего тела с Телом Христовым. Вкушение Тела Христова бывает благотворно, когда духом устремляемся к Нему и соединяемся с Ним. Принятие Тела Христова при отвращении от Него духом подобно прикосновению ко Христу тех, кто Его били, и заушали, и распинали Его. Прикосновение их к Нему послужило им не во спасение и исцеление, а в осуждение.
Причащающиеся же с благоговением, любовью и готовностью принести себя на служение Ему тесно соединяются с Ним и становятся орудием Его Божественной воли.
«Ядый Мое Тело и пияй Мою Кровь во Мне пребывает, и Аз в нем», – изрек Господь (Ин. 6).
Соединяясь с воскресшим Господом и через Него со всей Присносущей Троицей, человек почерпает от Нее силу для вечной жизни и сам становится бессмертным.
«Якоже посла Мя живый Отец, и Аз живу Отца ради, и ядый Мя и той жив будет Мене ради» (Ин. 6).
Все верующие во Христа и соединившиеся с Ним преданием себя Ему и принятием Благодати Божией совокупно составляют Церковь Христову, Глава Коей есть Сам Христос, а входящие в Нее – Ее члены.
Невидимый телесным оком Христос проявляет Себя на земле явственно через Свою Церковь, как невидимый дух человеческий проявляет себя через свое тело. Церковь есть Тело Христово как потому, что части ее соединены со Христом через Его Божественные Тайны, так и потому, что через Нее действует Христос в мире.
Мы причащаемся Тела и Крови Христовых (в святых Таинах), чтобы самим быть членами Тела Христова (Церкви).
Не совершается то сразу. Полное пребывание в Церкви есть уже состояние победы над грехом и совершенного очищения от него. Все греховное до некоторой степени удаляет нас из Церкви и от Церкви, вот почему над каждым кающимся читается в молитве при исповеди «примири, соедини святей Твоей Церкви». Христианин через покаяние очищается, соединяется теснейше со Христом в причащении Святых Таин, но потом опять оседает на него пыль греха и отдаляет от Христа и Церкви, почему снова нужны покаяние и причащение.
Пока не окончится земная жизнь человека, до самого исхода души из тела, продолжается в нем борьба между грехом и правдой. Какого бы высокого, духовного и нравственного состояния кто ни достиг, возможно для него постепенное или же стремительное, глубокое падение в бездну греха. Посему необходимо для каждого причащение Святых Тела и Крови Христовых, укрепляющее наше общение с Ним и орошающее живительными струями благодати Святого Духа, текущими по Телу Церкви. Насколько важно причащение Святых Таин, показывает житие преподобного Онуфрия Великого, которому, как и другим пребывавшим в той пустыни отшельникам, ангелы приносили Святое Причастие; преподобной Марии Египетской, конечным желанием которой после многих лет пустынной жизни было принятие Святых Таин; преподобного Савватия Соловецкого и множества других. Не напрасно ведь изрек Господь: «Аминь, аминь глаголю вам, аще не снесте Плоти Сына Человеческого, ни пиете Крови Его, живота не имате в себе» (Ин. 6).
Причащение Тела и Крови Христовых есть принятие в себя воскресшего Христа, Победителя смерти, дарующего тем, кто с Ним, победу над грехом и смертью.
Сохраняя в себе благодатный дар Причастия, мы имеем залог и предначатие вечной блаженной жизни души и тела.
До самого «Дня Христова», Его Второго Пришествия и Суда над всем миром продолжаться будет борьба греха с правдой как в отдельном каждом человеке, так и во всем человечестве.
Церковь земная объединяет всех возрожденных путем крещения, взявших крест борьбы со грехом и последовавших за Подвигоположником борьбы той – Христом. Божественная Евхаристия, приношение бескровной Жертвы и причащение ее, освящает и укрепляет ее участников, делает вкушающих Тело и Кровь Христовы истинными членами Тела Его Церкви. Но лишь со смертью человек определяется, остался ли он действительным членом Тела Христова до своего последнего издыхания или же грех восторжествовал в нем и изгнал благодать получавшуюся им в Святых Тайнах и связующую его со Христом.
Почивший в благодати как член Церкви земной из земной Церкви переходит в небесную, отпавший же от земной не войдет в небесную, ибо земная часть Церкви есть путь в небесную.
Чем больше человек находится под действием благодати причащения и теснее соединился со Христом, тем больше он будет наслаждаться общением со Христом и в грядущем Его Царствии.
Поскольку же грех в душе человека продолжает действовать до смерти, и тело его подвержено его последствиям, нося в себе семена болезни и смерти, от которых освободится, лишь когда распадется по кончине человека и восстанет уже свободным от них в общее воскресение. Соединившийся духом и телом со Христом в сей жизни, духом и телом будет с Ним и в грядущей жизни. Благодатные струи животворящих Таин Тела и Крови Христовых являются источником нашей вечной радости в общении с воскресшим Христом и лицезрении Его Славы.
Те же последствия греха, еще не изгнанного окончательно из рода человеческого, действуют не только в отдельных людях, но через них проявляются и в земной деятельности целых частей Церкви. Постоянно появляются ереси, расколы, нестроения, отторгающие часть верных. Непонимание между поместными церквами или частями их издревле волновали Церковь, и постоянно в богослужении слышатся моления о прекращении их.
«Просим Церквам единомыслия», «Церквам соединение», «Церкве раздоры устави», «Устави раздоры Церкве» и подобные молитвы в течение веков возносятся Православной Церковью. Даже в Великую Субботу перед плащаницей Церковь взывает: «Жизнь рождшая, Пренепорочная Чистая Дево, утоли церковныя соблазны и подаждь мир, яко Благая» (конец 2-й статии).
Только когда появится Христос на облацех, попран будет искуситель и исчезнут все соблазны и искушения. Тогда закончится борьба между добром и злом, между жизнью и смертью и Церковь земная вольется в Церковь торжествующую, в которой «будет Бог всяческая во всех» (1 Кор. 15).
В грядущем Царстве Христовом не будет уже нужды в причащении Тела и Крови Христовых, ибо все удостоившиеся будут в теснейшем общении с Ним и наслаждаться превечным светом Живоначальной Троицы, испытывая блаженство, не выразимое языком и непостижимое нашим слабым умом. Посему после причащения святых Христовых Таин за литургией в алтаре возносится всегда молитва, поемая в пасхальные дни: «О Пасха велия и священнейшая, Христе! О Мудросте, и Слове Божий, и Сило! Подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни Царствия Твоего!»
По благословению Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия II
Как был установлен Успенский пост
Успенский пост наступает через месяц после Петрова поста. Этот пост установлен перед великими праздниками Преображения Господня и Успения Божией Матери и продолжается две недели: от 14 по 27 августа (включительно).
Успенский пост дошел до нас с древних времен христианства.
В беседе Льва Великого, произнесенной им около 450 года, мы находим ясное указание на Успенский пост: «Церковные посты расположены в году так, что для каждого времени предписан свой особый закон воздержания. Так, для весны весенний пост – в Четыредесятницу, для лета летний – в Пятидесятницу (Петров пост – ред.), для осени осенний – в седьмом месяце (Успенский – ред.), для зимы – зимний (Рождественский – ред.)».
Св. Симеон Солунский пишет: «Пост в августе (Успенский) учрежден в честь Матери Божия Слова, Которая, узнавши Свое преставление, как всегда, подвизалась и постилась за нас, хотя, будучи святой и непорочной, и не имела нужды в посте; так особенно Она молилась о нас, когда намеревалась перейти от здешней жизни к будущей и когда Ее блаженная душа имела чрез Божественного духа соединиться с Ее Сыном. А потому и мы должны поститься и воспевать Ее, подражая житию Ее и пробуждая Ее тем к молитве за нас. Некоторые, впрочем, говорят, что этот пост учрежден по случаю двух праздников, то есть Преображения и Успения. И я также считаю необходимым воспоминания этих двух праздников, одного – как подающего нам освящение, а другого – умилостивление и ходатайство за нас».
Окончательное установление Успенского поста произошло на Константинопольском Соборе 1166 года, проходившем под председательством патриарха Луки. Здесь было подтверждено, что все православные христиане согласно с древними уставами должны соблюдать Богородичный пост с 1 по 15 августа. Вальсамон об этом Соборе пишет: «Тогда сомневались некоторые о количестве дней поста Успенского и Рождественского. Поэтому сам святейший патриарх подтвердил, что хотя дни этих постов письменно нигде не обозначены, понуждаемся, однако, последовать неписаному церковному преданию и должны поститься от первого дня августа и от четырнадцатого дня ноября».
Как прошли последние годы земной жизни Божией Матери
После Вознесения Господа Матерь Божия оставалась на попечении апостола Иоанна Богослова, а в его отсутствие жила в доме его родителей близ горы Елеонской.
Для апостолов и всех верующих Она была утешением и назиданием. Беседуя с ними, Матерь Божия поведала о чудесных событиях Благовещения, бессеменного зачатия и нетленного от Нее рождения Христа, Его младенчества и всей земной жизни.
Подобно апостолам, Она насаждала и утверждала Христианскую Церковь Своим присутствием, словом и молитвами. По приятии Святого Духа в знаменательный день Пятидесятницы они пребывали в Иерусалиме около десяти лет, служа спасению иудеев и желая чаще видеть и слышать от Нее Божественные слова.
Многие из новопросвещенных верой даже приходили из дальних стран в Иерусалим, чтобы видеть и слышать Пречистую Богородицу.
Сохранилось послание, написанное св. Игнатием Богоносцем из Антиохии к апостолу Иоанну Богослову:
«Многие жены у нас желают посетить Пречистую Деву, коснуться персей, питавших Господа Иисуса, и услышать от Нее о многих таинствах. У нас пронеслась о Ней слава, что эта Дева и Матерь Божия исполнена благодати и всех добродетелей. Рассказывают, что Она в гонениях и бедах всегда весела; в нуждах и нищете не огорчается; на оскорбляющих Ее не только не гневается, но даже делает им добро; в благополучии кротка; к бедным милостива и помогает им, как и чем может; крепко стоит за веру против врагов ее, и нашему еще юному благочестию есть Наставница и Учительница всем верным на всякое доброе дело; более всего любит смиренных, потому что Сама исполнена смирения. Много похвал воздают Ей видевшие Ее. Неистощимо Ее терпение, когда насмехаются над Нею учители иудейские и фарисеи. О ней рассказывали нам люди, достойные всякого доверия, что по Ее святости видно, как в Ней соединилось естество ангельское с человеческим. Все это возбудило в нас безмерное желание увидеть это небесное чудо и столь изумительную святость».
В другом послании св. Игнатий Богоносец пишет апостолу Иоанну Богослову: «Если только буду иметь возможность, то приду к тебе увидеться со всеми верными святыми, у тебя собранными, а более всего желаю увидеть Матерь Иисуса, о Которой говорят, что Она у всех вызывает удивление, почтение и любовь, и все горят желанием Ее увидеть. И как не желать увидеть Пресвятую Богородицу, побеседовать с Той, Которая родила истинного Бога!»
Во время гонения, воздвигнутого Иродом на юную Церковь Христову, Пресвятая Дева Мария вместе с апостолом Иоанном Богословом в 43 году удалилась в Ефес, в котором апостолу Иоанну Богослову выпал жребий проповедовать Евангелие.
Пресвятая Богородица посещала христиан и в других городах – например, она была в Антиохии, у Игнатия Богоносца, которому писала: «Приду с Иоанном, и тебя с твоими увижу». Она была также на Кипре у святого Лазаря Четверодневного, там епископствовавшего, и на Святой Горе Афонской, о которой, как говорит святой Стефан Святогорец, Матерь Божия пророчески сказала: «Это место будет Мне в жребий, данный Мне от Сына и Бога Моего. Я буду Заступница месту этому и Богу о нем Ходатаица».
Что мы знаем о внешнем облике Богородицы
По преданию, основанному на словах священномучеников Дионисия Ареопагита и Игнатия Богоносца, святитель Амвросий Медиоланский в творении «О девственницах» писал о Матери Божией:
«Она была Девою не телом только, но и душою, смиренна сердцем, осмотрительна в словах, благоразумна, немногоречива, любительница чтения, трудолюбива, целомудренна в речи. Правилом Ее было – никого не оскорблять, всем благожелать, почитать старших, не завидовать равным, избегать хвастовства, быть здравомысленной, любить добродетель. Когда Она хоть бы выражением лица обидела родителей, когда была в несогласии с родными? Когда погордилась пред человеком скромным, посмеялась над слабым, уклонилась от неимущего? У Нее не было ничего сурового в очах, ничего неосмотрительного в словах, ничего неприличного в действиях: телодвижения скромные, поступь тихая, голос ровный; так что телесный вид Ее был выражением души, олицетворением чистоты. Все дни Свои Она обратила в пост: сну предавалась только по требованию нужды, но и тогда, как тело Ее покоилось, духом Она бодрствовала, повторяя во сне читанное, или размышляя о приведении в исполнение предположенных намерений, или предначертывая новые. Из дома выходила только в церковь, и то в сопутствии родных. Впрочем, Она хотя и являлась вне дома Своего в сопровождении других, но лучшим стражем для Себя была Она Сама; другие охраняли только тело Ее, а нравы Свои Она блюла Сама».
По преданию, сохраненному церковным историком Никифором Каллистом, Матерь Божия «была роста среднего или, как иные говорят, несколько более среднего; волосы златовидные; глаза быстрые, со зрачками как бы цвета маслин; брови дугообразные и умеренно-черные, нос продолговатый, уста цветущие, исполненные сладких речей; лицо не круглое и не острое, но несколько продолговатое; кисти рук и пальцы длинные… Она в беседе с другими сохраняла благоприличие, не смеялась, не возмущалась, особенно же не гневалась; совершенно безыскусственная, простая. Она нимало о Себе не думала и, далекая от изнеженности, отличалась полным смирением. Относительно одежд, которые носила, Она довольствовалась их естественным цветом, что еще и теперь доказывает Ее священный головной покров. Коротко сказать, во всех Ее действиях обнаруживалась особая благодать».
В дневнике святого праведного Иоанна Кронштадтского есть запись о явлении ему Божией Матери: «На 15 августа, в день Успения Богоматери 1898 года, я имел счастие в первый раз видеть во сне явственно лицом к лицу Царицу Небесную и слышать Ее сладчайший, блаженный, ободрительный глас: милейшие вы чада Отца Небесного, – тогда как я, сознавая свое окаянство, взирал на пречистый лик Ее с трепетом и с мыслию: не отринет ли меня от Себя с гневом Царица Небесная! О лик пресвятый и преблагий! О очи голубые и голубиные, добрые, смиренные, спокойные, величественные, небесные, божественные! Не забуду я вас, дивные очи! Минуту продолжалось это явление; потом Она ушла неторопливо, перешагнула за небольшой овраг – и скрылась. Я видел сзади шествие Небесной Посетительницы. Сначала я видел Ее как бы на иконе, ясно, – а потом Она отделилась от нее, сошла и подвиглась в путь».
Почему кончину Божией Матери Церковь называет Успением
Слово «успение» означает погружение в сон, мирную кончину, подобную сну. Кончину Божией Матери Церковь называет Успением, потому что Она «как бы сном на малое время уснула и, как от сна, воспрянула».
Дивна была жизнь Пречистой Девы, дивно и Успение Ее, как воспевает Святая Церковь: «Бог вселенной показует на Тебе, Царица, чудеса, превышающие законы природы. И во время Рождения Он сохранил Твое девство, и во гробе соблюл от истления тело Твое» (канон 1, песнь 6, тропарь 1). В Пресвятой Деве побеждены законы природы: смерть, возвращающая в землю тело из земли, такая смерть не коснулась Ее тела; в рождении сохранила Она девство, в Успении соединила жизнь. По рождении Она пребывает Девою, и после смерти пребывает живой. Она уснула, чтобы пробудиться для жизни вечного блаженства. Она преставилась к Животу, к Источнику жизни, чтобы избавлять от смерти души Своими молитвами. Праздник Успения называется великим, двунадесятым, потому что в этот день «Спаситель всех во всей славе Своей сретил и вселил Матерь Свою с Собою».
Как происходило Успение Божией Матери
Обстоятельства Успения Божией Матери известны в Православной Церкви от времен апостольских. В I веке об Успении Ее писал священномученик Дионисий Ареопагит. Во II веке сказание о телесном переселении Пресвятой Девы Марии на небо находится в сочинениях Мелитона, епископа Сардийского. В IV веке на предание об Успении Матери Божией указывает святитель Епифаний Кипрский. В V веке святитель Ювеналий, Патриарх Иерусалимский, говорил святой благоверной греческой царице Пульхерии: «Хотя в Священном Писании нет повествования об обстоятельствах кончины Ее, впрочем, мы знаем о них из древнейшего и вернейшего предания».
Это предание с подробностью собрано и изложено в церковной истории Никифора Каллиста в XIV веке.
Ко времени Своего блаженного Успения Пресвятая Дева Мария опять прибыла в Иерусалим. Слава Ее как Матери Божией уже распространилась по земле и многих завистливых и гордых вооружила против, которые покушались на Ее жизнь, но Бог хранил Ее от врагов.
Дни и ночи Она проводила в молитве. Нередко Пресвятая Богородица приходила ко Святому Гробу Господню, воскуряла здесь фимиам и преклоняла колена. Не раз покушались враги Спасителя препятствовать посещать Ей святое место и выпросили у первосвященников стражу для охраны Гроба Спасителя. Но Святая Дева, никем не зримая, продолжала молиться пред ним.
В одно из таких посещений Голгофы пред Нею предстал архангел Гавриил и возвестил о Ее скором переселении из этой жизни в жизнь небесную, вечно блаженную. В залог архангел вручил Ей пальмовую ветвь.
С небесной вестью возвратилась Божия Матерь в Вифлеем с тремя Ей прислуживавшими девами (Сепфорой, Евигеей и Зоилой). Затем Она вызвала праведного Иосифа из Аримафеи и учеников Господа, которым возвестила о Своем скором Успении. Пресвятая Дева молилась, чтобы Господь послал к Ней апостола Иоанна. И Дух Святой восхитил его из Ефеса, поставив рядом с тем местом, где возлежала Матерь Божия. После молитвы Пресвятая Дева воскурила фимиам, и Иоанн услышал голос с небес, заключавший Ее молитву словом «Аминь». Божия Матерь заметила, что этот голос означает скорое прибытие апостолов и святых сил бесплотных.
Святой Иоанн Дамаскин говорит, что апостолы, число которых и исчислить нельзя, слетелись, подобно облакам и орлам, чтобы послужить Матери Божией. Увидев друг друга, апостолы радовались, но в недоумении спрашивали: для чего Господь собрал их в одно место? Святой Иоанн Богослов, с радостными слезами приветствуя их, сказал, что для Божией Матери настало время отойти ко Господу.
Войдя к Матери Божией, они увидели Ее благолепно сидящей на ложе, исполненную духовного веселия. Апостолы приветствовали Ее, а затем поведали о их чудесном восхищении с места проповеди. Пресвятая Дева прославляла Бога, что Он услышал Ее молитву и исполнил желание Ее сердца, и начала беседу о предстоящей Ее кончине. Во время этой беседы также чудесным образом предстал и апостол Павел с учениками своими: Дионисием Ареопагитом, дивным Иерофеем, божественным Тимофеем и другими из числа семидесяти апостолов. Всех их собрал Святой Дух, чтобы они сподобились благословения Пречистой Девы Марии и благолепнее устроили погребение Матери Господней.
Каждого из них Она призывала к Себе по имени, благословляла и хвалила веру и их труды в проповедании Христова Евангелия, каждому желала вечного блаженства и молилась с ними о мире и благостоянии всего мира.
Настал третий час, когда должно было совершиться Успение Божией Матери. Пылало множество свечей. Святые апостолы с песнопениями окружали благолепно украшенный одр, на котором возлежала Пречистая Дева Богородица. Она молилась в ожидании Своего исхода и пришествия Своего вожделенного Сына и Господа.
Внезапно облистал неизреченный Свет Божественной Славы, пред Которым померкли пылавшие свечи. Видевшие ужаснулись. Верх помещения как бы исчез в лучах необъятного света, и сошел Сам Царь Славы Христос, окруженный множеством ангелов, архангелов и других небесных сил с праведными душами праотцев и пророков, некогда предвозвещавших о Пресвятой Деве.
Увидев Своего Сына, Божия Матерь воскликнула: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем, яко призре на смирение рабы Своея», – и, поднявшись с ложа для встречи Господа, поклонилась Ему.
Господь приглашал Ее в обители вечной жизни. Без всякого телесного страдания, как бы в приятном сне, Пресвятая Дева предала душу в руки Своего Сына и Бога. Тогда началось радостное ангельское пение. Сопровождая чистую душу Богоневесты с благоговейным страхом как Царицы Небесной, Ангелы взывали: «Радуйся, Благодатная, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах! Се Царица, Богоотроковица прииде, возьмите врата, и Сию премирно подымите, Присносущую Матерь Света; Тоя бо ради всеродное человеком спасение бысть. На Нюже взирати не можем и Той достойную честь воздати немощно» (стихира праздника на «Господи, воззвах»).
Небесные врата возвысились, встретив душу Пресвятой Богородицы, херувимы и серафимы с радостью прославили Ее. Благодатное лицо Богоматери сияло славой божественного девства, а от тела разливалось благоухание. Благоговейно и со страхом лобызая пречистое тело, апостолы освящались от него и исполнялись благодати и духовной радости. Для большего прославления Пресвятой Богородицы всемогущая сила Божия исцеляла больных, с верой и любовью прикасавшихся к священному одру.
Оплакав свою разлуку с Матерью Божией на земле, апостолы приступили к погребению Ее пречистого тела. Святые апостолы Петр, Павел, Иаков с другими из числа двенадцати апостолов понесли на своих плечах одр, на котором возлежало тело Приснодевы. Святой Иоанн Богослов шел впереди с райской светозарной ветвью, а прочие святые и множество верных сопровождали одр со свечами и кадилами, воспевая священные песни. Это торжественное шествие началось от Сиона через весь Иерусалим в Гефсиманию.
При первом его движении над пречистым телом Богоматери и всеми провожавшими Ее внезапно появился обширный и светозарный облачный круг, наподобие венца, и к лику апостолов присоединился лик ангельский. Слышалось пение небесных сил, прославлявших Божию Матерь, которое вторило земным голосам. Этот круг с небесными певцами и сиянием двигался по воздуху и сопровождал шествие до самого места погребения.
Неверующие жители Иерусалима, пораженные необычайным величием погребального шествия и озлобленные почестями, воздаваемыми Матери Иисуса, донесли о том первосвященникам и книжникам. Пылая завистью и мщением ко всему, что напоминало им Христа, они послали своих слуг, чтобы те разогнали сопровождавших и самое тело Матери Божией сожгли. Возбужденный народ и воины с яростью устремились на христиан, но облачный венец, сопровождавший по воздуху шествие, опустился к земле и как бы стеной оградил его. Преследователи слышали шаги и пение, но никого из провожавших не видели. Многие из них были поражены слепотой.
Иудейский священник Аффония из зависти и ненависти к Матери Иисуса Назорея хотел опрокинуть одр, на котором возлежало тело Пресвятой Девы, но ангел Божий невидимо отсек его руки, которые прикоснулись к гробу. Видя такое чудо, Аффония раскаялся и с верой исповедал величие Матери Божией. Он получил исцеление и примкнул к сонму сопровождавших тело Богоматери, став ревностным последователем Христа.
Когда шествие достигло Гефсимании, там с плачем и рыданием началось последнее целование пречистого тела. Лишь к вечеру святые апостолы могли положить его в гроб и закрыть вход в пещеру большим камнем. Три дня они не отходили от места погребения, совершая непрестанные молитвы и псалмопения.
По премудрому смотрению Божию апостолу Фоме не суждено было присутствовать при погребении Матери Господней. Придя в третий день в Гефсиманию, он с горькими слезами повергся пред гробовой пещерой и громко выражал сожаление о том, что не удостоился последнего благословения Матери Божией и прощания с Ней. Апостолы в сердечной жалости о нем решились открыть пещеру и доставить ему утешение – поклониться святым останкам Приснодевы. Но, открыв гроб, они нашли в нем одни только Ее погребальные пелены и убедились таким образом в дивном вознесении Пресвятой Девы с телом на Небо.
Вечером в тот же день, когда апостолы собрались в доме для подкрепления себя пищей, им явилась Сама Матерь Божия и сказала: «Радуйтесь! Я с вами – во все дни». Это так обрадовало апостолов и всех бывших с ними, что они подняли часть хлеба, поставляемую на трапезу в память Спасителя («часть Господа») и воскликнули: «Пресвятая Богородица, помогай нам». (Этим было положено начало чину возношения панагии – обычаю возношения части хлеба в честь Матери Божией, который и доныне хранится в монастырях.)
Пояс Богоматери, Ее святые одежды, хранимые с благоговением и разделяемые по лицу земли на части, творили и творят чудеса. Ее многочисленные иконы всюду изливают токи исцелений и знамений, а святое тело Ее, взятое на небо, свидетельствует о нашем будущем пребывании с ним. Оно не оставлено случайным переменам преходящего мира, но несравненно более возвышено преславным вознесением на Небеса.
Праздник Успения Пресвятой Богородицы с особой торжественностью совершается в Гефсимании, на месте Ее погребения. Нигде сердце так не печалится при разлучении с Матерью Божией и нигде так не ликует, убеждаясь в Ее предстательстве за мир.
Три праздника, обрамляющих Успенский пост
Три праздника – Всемилостивому Спасу, Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, перенесение из Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Господа Иисуса Христа – как бы связуют весь Успенский пост.
Изнесение Честных Древ Животворящего Креста Господня
14 августа, в первый день Успенского поста, празднуется изнесение Честных Древ Животворящего Креста Господня.
Этот праздник был установлен в Константинополе по причине болезней, часто бывавших там в августе. Начало этого праздника относится к IX веку, а с ХII–ХIII веков он утвердился во всех поместных Церквях. В Константинополе был обычай, по которому ежегодно часть Животворящего Древа Креста Господня, хранившаяся в домовой церкви византийских императоров, износилась в храм св. Софии, где совершалось водосвятие. Затем, начиная с первого августа, две недели эта святыня носилась по городу, при этом служили литии «для освящения мест и отвращения болезней». 14 августа Животворящее Древо Креста переносили обратно в царские палаты.
Русское название праздника «происхождение» – неверный перевод греческого слова, которое означает торжественную церемонию, крестный ход. Поэтому в названии праздника оно заменяется или дополняется словом «изнесение».
В Русской Церкви это празднество соединилось с воспоминанием о Крещении Руси 1 августа 988 года. В «Сказании действенных чинов святыя соборныя и апостольския великия церкви Успения», составленном в 1627 году по повелению Патриарха Московского и всея Руси Филарета, дается такое объяснение праздника 1 августа: «А на происхождение в день Честного Креста бывает ход освящения ради водного и просвещения ради людского, по всем градам и весем».
Известие о дне Крещения Руси сохранилось в хронографах XVI века: «Крестися князь великий Владимир Киевский и вся Русь августа 1». В этот праздник в храмах полагается вынос Креста и поклонение ему. По принятому ныне в Русской Церкви чину малое освящение воды 1 августа совершается до или после литургии.
Празднество Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице, отмечаемое в этот же день, установлено по случаю знамений от икон Спасителя, Пресвятой Богородицы и Честного Креста во время сражений святого благоверного князя Андрея Боголюбского (1157–1174) с волжскими болгарами. В 1164 году Андрей Боголюбский предпринял поход против поволжских болгар, теснивших угнетенных жителей Ростовской и Суздальской земли. Уповая на помощь Царицы Небесной, князь взял с собой Ее чудотворную икону, которая была принесена им из Киева и впоследствии получила наименование Владимирской. Два священника в облачении несли перед войском святую икону и Честный Крест Христов. Перед сражением благочестивый князь, приобщившись Святых Таин, обратился с горячей молитвой к Богородице: «Всяк уповаяй на Тя, Госпоже, не погибнет, и я грешный имею в Тебе стену и покров». Вслед за князем пред иконой пали на колени полководцы и воины и, приложившись к образу, пошли против врага.
Болгары были разбиты и обращены в бегство. По преданию, в тот же день греческим императором Мануилом была одержана победа над сарацинами. Непреложным доказательством чудесности обеих этих побед послужили огромные огненные лучи, выходившие от бывших в войсках икон Спасителя, Божией Матери и Святого Креста. Эти лучи покрывали полки благоверных правителей Греции и России и видны были всеми сражавшимися. В память об этих чудесных победах, с обоюдного согласия князя Андрея и императора Мануила и по благословению представителей высшей церковной власти и был установлен праздник Всемилостивому Спасу и Пресвятой Богородице.
Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа
19 августа празднуется Преображение Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Этот праздник посвящен воспоминаниям события на Фаворе.
Ученики Иисуса Христа узнали и исповедовали в Нем Христа Сына Божия: «Ты – Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16), но полного откровения Его славы ожидали на земле. Господь, объявив ученикам Своим, что Ему должно много пострадать, умереть и в третий день воскреснуть, ибо Царство Его не от мира сего, но внутреннее, духовное и вечное, и что последователи Его для сохранения веры в Него и для спасения душ своих должны быть готовы все претерпеть и ожидать себе славы не на земле, но на небеси.
Чтобы явить Своим ученикам эту небесную духовную славу, которая последует за временными страданиями, Господь в тридцать третье лето Своей земной жизни, в последний год Своей проповеди Евангелия, через шесть дней после беседы о Своих страданиях, смерти, воскресении и обязанностях Своих последователей, преобразился.
Вот как это описано у евангелиста Матфея: «По прошествии дней шести взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, и преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте. И, услышав, ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус, приступив, коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. Возведя же очи свои, они никого не увидели, кроме одного Иисуса. И когда сходили они с горы, Иисус запретил им, говоря: никому не сказывайте о сем видении, доколе Сын Человеческий не воскреснет из мертвых. И спросили Его ученики Его: как же книжники говорят, что Илии надлежит придти прежде? Иисус сказал им в ответ: правда, Илия должен придти прежде и устроить всё; но говорю вам, что Илия уже пришел, и не узнали его, а поступили с ним как хотели; так и Сын Человеческий пострадает от них. Тогда ученики поняли, что Он говорил им об Иоанне Крестителе» (Мф. 17:1-13).
Празднованием Преображению Господню Церковь торжественно исповедует и прославляет соединение Божества и человечества в лице Иисуса Христа. Своим Преображением Господь благоволил предохранить Своих учеников от уныния и возвел их к высшему упованию среди бедствий, которые должны были постигнуть их в мире. Святая Церковь празднованием Преображению Господню в небесную славу, уготованную и всем нам, нравственно утешает и нас во время земного странствования, исполненного лишений и скорбей, внушая, что за кратковременными печалями воссияет слава вечного блаженства, в которой будет участвовать и наше тело. Идущим по пути креста праздник Преображения Господня внушает, что для нашего преображения из тьмы греха в свет истины и добродетели, открывающей двери рая, необходимы беспристрастие к прелестям мира и молитва. Ибо Господь для Своего Преображения не без причины взошел на высоту, удалявшую Его от нашего, дольнего мира, и, вознесши тело Свое на гору, отсюда молитвенно и духом вознесся на небо и преобразился во славу. Как призывает нас в этот день Церковь: «Сиянием добродетелей просвещшеся, взыдем на гору святую, да узрим Божественное Господне преображение. Гору превысокую – сердце очищено от страстей имуще, узрим Христово преображение, просвещающее ум наш».
Преображение Господне было в феврале, незадолго до страданий Спасителя, но Святая Церковь празднует Преображение в августе, потому что празднование в феврале пришлось бы на дни св. Четыредесятницы, на дни великопостные, покаянные, тогда как праздник Преображения Господня предзнаменует собой будущий век. Праздник Преображения установлен 6 (19)августа потому, что 14 (27) сентября празднуется Воздвижение Креста Господня, в которое вторично совершается празднование и воспоминание страстей Христовых, а так как Преображение было за сорок дней до распятия Спасителя, то святые отцы, отсчитав от праздника Воздвижения Креста Господня сорок дней, установили праздновать Преображение 6 (19) августа.
Праздник Преображения Господня, по важности события, – великий и двунадесятый. К особенностям этого праздника относится то, что в этот день освящаются гроздие (виноград) и начатки плодов. В России в тех местах, где виноград не растет, освящаются в этот день яблоки.
Этот обычай – священный и знаменательный. Первые плоды нового урожая приносили к алтарю и в Ветхом Завете, по закону Моисееву: «Начатки плодов земли твоей приноси в дом Господа, Бога твоего» (Исх. 23:19); «Когда придете в землю, которую Я даю вам, и будете жать на ней жатву, то принесите первый сноп жатвы вашей к священнику» (Лев. 23:10); «Чти Господа от имения твоего и от начатков всех прибытков твоих» (Притч. 3:9).
Правилами апостольскими и соборными также определено приносить первые колосья, плоды и овощи для освящения их молитвой и благословением. Приношением и благословением плодов и колосьев Церковь внушает, что в ней всё: от человека до растения – должно быть посвящено Богу как собственность Божия и на употребление ее призвано благословение Божие. Ибо «Господня земля и что наполняет ее, вселенная и все живущее в ней» (Пс. 23:1).
Перенесение из Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Господа нашего Иисуса Христа
29 августа празднуется перенесение из Едессы в Константинополь Нерукотворного Образа Господа нашего Иисуса Христа, которое произошло в 944 году.
Предание свидетельствует, что во времена проповеди Спасителя в сирийском городе Едессе правил Авгарь. Он был поражен по всему телу проказой. Слух о великих чудесах, творимых Господом, распространился по Сирии и дошел до Авгаря. Не видя Спасителя, Авгарь уверовал в Него как в Сына Божия и написал письмо с просьбой прийти и исцелить его. С этим письмом он послал в Палестину своего живописца Ананию, поручив ему написать изображение Божественного Учителя. Анания пришел в Иерусалим и увидел Господа, окруженного народом. Он не мог подойти к Нему из-за большого стечения людей, слушавших проповедь Спасителя. Тогда он стал на высоком камне и попытался издали написать образ Господа Иисуса Христа, но это ему никак не удавалось. Спаситель Сам подозвал его, назвал по имени и передал для Авгаря краткое письмо, в котором, ублажив веру правителя, обещал прислать Своего ученика для исцеления от проказы и наставления ко спасению. Потом Господь попросил принести воду и убрус (холст, полотенце). Он умыл лицо, отер его убрусом, и на нем отпечатлелся Его Божественный лик. Убрус и письмо Спасителя Анания принес в Едессу. С благоговением принял Авгарь святыню и получил исцеление; лишь малая часть следов страшной болезни оставалась на его лице до прихода обещанного Господом ученика. Им был апостол от семидесяти святой Фаддей (память 21 августа), который проповедал Евангелие и крестил уверовавшего Авгаря и всех жителей Едессы. Написав на Нерукотворном Образе слова «Христе Боже, всякий, уповая на Тебя, не постыдится», Авгарь украсил его и установил в нише над городскими воротами.
Много лет жители хранили благочестивый обычай поклоняться Нерукотворному Образу, когда проходили через ворота. Но один из правнуков Авгаря, правивший Едессой, впал в идолопоклонство. Он решил снять образ с городской стены. Господь повелел в видении Едесскому епископу скрыть Его изображение. Епископ, придя ночью со своим клиром, зажег перед ним лампаду и заложил глиняной доской и кирпичами. Прошло много лет, и жители забыли о святыне.
Но вот когда в 545 году персидский царь Хозрой I осадил Едессу и положение города казалось безнадежным, епископу Евлавию явилась Пресвятая Богородица и повелела достать из замурованной ниши образ, который спасет город от неприятеля. Разобрав нишу, епископ обрел Нерукотворный Образ: перед ним горела лампада, а на глиняной доске, закрывавшей нишу, было подобное же изображение. После совершения крестного хода с Нерукотворным Образом по стенам города персидское войско отступило.
В 630 году Едессой овладели арабы, но они не препятствовали поклонению Нерукотворному Образу, слава о котором распространилась по всему Востоку. В 944 году император Константин Багрянородный (912–959) пожелал перенести образ в тогдашнюю столицу православия и выкупил его у эмира – правителя города.
С великими почестями Нерукотворный Образ Спасителя и то письмо, которое Он написал Авгарю, были перенесены духовенством в Константинополь. 16 августа Образ Спасителя был поставлен в Фаросской церкви Пресвятой Богородицы.
У тех, кто видел этот Нерукотворенный Образ Господень, он невольно вызывал благоговение.
В иконе поражали глаза Спасителя – живые, блестящие, они пронизывали каждого, приближающегося к образу. Казалось, глаза Спасителя испускают светлые лучи. Где бы ни стоял смотревший, создавалось ощущение, что Спаситель смотрит именно на него каким-то особо приятным и нежным взглядом.
Этот образ имел что-то сверхъестественное. Многие художники и иконописцы, видевшие этот образ, свидетельствовали, что никаким мастерством нельзя было достигнуть такого эффекта, что на земле нет красок, которые могут передать цвет Святого Образа.
О последующей судьбе Нерукотворного Образа существует несколько преданий. По одному – его похитили крестоносцы во времена их владычества в Константинополе (1204–1261), но корабль, на который была взята святыня, потонул в Мраморном море.
По другим преданиям, Нерукотворный Образ был передан около 1362 года в Геную, где хранится в монастыре в честь апостола Варфоломея.
Известно, что Нерукотворный Образ неоднократно давал с себя точные отпечатки. Один из них, так называемый «на керамии», отпечатался, когда Анания прятал образ у стены по пути в Едессу; другой, отпечатавшись на плаще, попал в Грузию.
Возможно, что разность преданий о первоначальном Нерукотворном Образе основывается на существовании нескольких точных отпечатков.
Во времена иконоборческой ереси защитники иконопочитания, проливая кровь за святые иконы, пели тропарь Нерукотворному Образу. В доказательство истинности иконопочитания папа Григорий II (715–731) прислал письмо к восточному императору, в котором указывал на исцеление царя Авгаря и пребывание Нерукотворного Образа в Едессе как на общеизвестный факт.
Нерукотворный Образ помещался на знаменах русских войск, ограждая их от врагов.
В Русской Православной Церкви есть благочестивый обычай при входе верующего в храм читать вместе с другими молитвами тропарь Нерукотворному Образу Спасителя.
Особое почитание этого праздника в Русской Православной Церкви выразилось и в иконописании; икона Нерукотворного Образа одна из наиболее распространенных.
Как приучить себя к посту
Как нам приучить себя к посту? Для этого прежде всего требуется постепенность приучения. Некоторые необдуманно и поспешно берутся за подвиги поста и начинают безмерно поститься. Таковых пост не прочен, не полезен, а скорее вреден: они или расстраивают свое здоровье, или от голода делаются нетерпеливы и раздражительны – без толку злятся на всех и на все, или же пост скоро делается для них невыносимым, и они бросают его.
Чтобы наше расположение к посту сделать прочным, нужно приучать себя к посту не спеша, внимательно, не разом, а постепенно – мало-помалу. Каждый сам должен определить, сколько ему требуется в сутки пищи и пития; потом понемногу надо уменьшать количество употребляемой пищи и довести его до того, что больше уже нельзя сокращать свое питание, чтобы не подвергнуться ослаблению, изнурению – неспособности к делу. Тут главное правило, данное Самим Господом: да не отягчают сердца ваша объядением и пианством.
Как питаться и проводить дни Успенского поста
Во время поста Церковь предписывает умеренное употребление пищи и пития, и притом пищи не скоромной, а постной. В церковном уставе ясно изображено и время употребления и качества постной пищи. Всё строго рассчитано с той целью, чтобы ослабить в нас страстные движения плоти, возбуждаемые обильным и сладким питанием тела; но так, чтобы не совсем расслабить нашу телесную природу, а напротив, сделать ее легкой, крепкой и способной подчиняться движениям духа и бодренно выполнять его требования.
Пост есть необходимое средство для успеха в жизни духовной и для получения спасения, ибо пост, отнимая у плоти излишнюю пищу и излишнее питие, ослабляет силу чувственных влечений. Отсюда видно, что и польза поста многоразлична:
а) пост скоро и ясно показывает человеку, что для его жизни нужно немногое и здоровье его зависит не от изысканной, но от простой пищи и пития;
б) пост очень скоро обнаруживает господствующие в человеке страсти и пороки, к которым он прилепился сердцем, и что плоть его больше всего любит;
в) пост делает нас способными к молитве и размышлению о Боге и Божественном. «Кто постится, тот с добрым духом молится», – говорит св. Иоанн Златоуст.
Вообще пост есть сильное средство приготовления ко всем великим и спасительным делам. Это глубоко чувствовали все благоразумные и боголюбивые люди – всегда и везде. Все святые весьма строго постились сами и единодушно советовали поститься другим.
Устав Церкви учит, от чего следует воздерживаться во время постов: «Все благочестиво постящиеся строго должны соблюдать уставы о качестве пищи, то есть воздерживаться в посте от некоторых брашен (то есть еды, пищи) не как от скверных (да не будет сего), а как от неприличных посту и запрещенных Церковью. Брашна, от которых должно воздерживаться в посты: мясо, сыр, коровье масло, молоко, яйца, а иногда и рыба, смотря по различию святых постов».
Успенский пост не так строг, как Великий, но более строг, чем Петров и Рождественский посты. В понедельник, среду и пятницу Успенского поста монастырский устав Церкви предписывает питаться сухоядением, то есть соблюдать самый строгий пост, без отваривания пищи; во вторник и четверг – «сварением пищи, но без елея», то есть без масла; по субботним и воскресным дням разрешается вино и елей.
В праздник Преображения Господня по церковному уставу разрешается на трапезе рыба. С этого дня по понедельникам, средам и пятницам в питание обязательно входили плоды нового урожая.
Пост духовный тесно соединяется с постом телесным, наподобие того, как душа наша соединяется с телом, проникает его, оживляет и составляет с ним одно целое, как душа и тело составляют одного живого человека. И потому, постясь телесно, в то же время необходимо нам поститься и духовно: «Постящеся, братие, телесне, постимся и духовне, разрешим всяк союз неправды», – заповедует Святая Церковь.
В посте телесном на первом плане – воздержание от обильной, вкусной и сладкой пищи; в посте духовном – воздержание от страстных греховных движений, услаждающих наши чувственные наклонности и пороки. Там – оставление пищи скоромной – более питательной и употребление пищи постной – менее питательной; здесь – оставление любимых грехов и прегрешений и упражнение в противоположных им добродетелях.
Сущность поста выражена в следующей церковной песне: «Постясь от брашен, душа моя, а от страстей не очищаясь, напрасно утешаемся неядением: ибо если пост не принесет тебе исправления, то возненавидена будет от Бога как фальшивая и уподобится злым демонам, никогда не ядущим».
И Великий, и Успенский посты особенно строги к развлечениям – в императорской России даже гражданские законы запрещали во время Великого и Успенского постов публичные маскарады, зрелища, спектакли.
УСПЕНИЕ ПРЕСВЯТОЙ ВЛАДЫЧИЦЫ НАШЕЙ БОГОРОДИЦЫ И ПРИСНОДЕВЫ МАРИИ
Один из двунадесятых (от славянского «дванадесять» — двенадцать), то есть самых больших православных праздников, посвященный событию, о котором не сказано в Евангелии, но о котором хорошо известно из Священного Предания Церкви. Само слово «успение» на современный русский язык можно перевести как «смерть», но смерть не в тяжких муках и страданиях, но как легкий сон и безболезненный переход от временной земной жизни к жизни вечной. Праздник Успения Пресвятой Богородицы является непереходящим, всегда отмечается 28 августа (15 августа по старому стилю) и имеет один день предпразднства и 9 дней попразднства.
Жизнь Пресвятой Богородицы после Вознесения Господня
Пресвятая Богородица часто приходила для молитвы ко святому Гробу Господню. В один из таких дней ей явился архангел Гавриил, вручил ветвь и возвестил о том, что через три дня окончится ее земная жизнь. Получив это известие, Богородица не только не испугалась, но обрадовалась, ведь для нее смерть была желанным переходом к жизни вечной, встречей с возлюбленным Сыном и Богом. Вернувшись домой, Богоматерь поведала близким о своем скором успении. Узнав об этом, христиане, жившие в Иерусалиме и окрестностях, собрались, чтобы попрощаться с Богородицей. Чудесным образом и апостолы, которые разошлись по всей земле с проповедью веры Христовой, были собраны в Иерусалиме. Увидев друг друга, они радовались и недоумевали: для чего Господь собрал их в одно место? Апостол Иоанн Богослов, приветствуя их, сказал, что для Божией Матери настало время отойти ко Господу.
Апостолы приветствовали Пресвятую Богородицу, и она возрадовалась и прославила Бога, что Он услышал ее молитву и исполнил желание ее сердца. Настал час Успения Пресвятой Богородицы, и Сам Господь пришел взять Ее душу. Неземной свет осиял горницу, в которой стоял благолепно украшенный одр с лежащей на нем Богородицей, окруженный апостолами. Увидев это, Божия Матерь произнесла:
Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе Спасе Моем, яко призре на смирение рабы Своея… — и, поднявшись с ложа, поклонилась Господу, после чего без всякого телесного страдания Пресвятая Дева предала душу в руки своего Сына и Бога, как бы уснув.
Погребение Пресвятой Богородицы
Оплакав свою разлуку с Божией Матерью, апостолы приступили к погребению Ее пречистого тела. Петр, Павел, Иаков с другими из числа двенадцати апостолов понесли на своих плечах одр с телом Пречистой. Апостол Иоанн Богослов шел впереди с райской ветвью, которую принес Богородице архангел Гавриил, а множество христиан сопровождали их с пением, свечами и кадилами. Для бо́льшего прославления Пресвятой Богородицы всемогущая сила Божия исцеляла больных, с верой прикасавшихся к священному одру.
Торжественное шествие направлялось в Гефсиманию, где покоились родители Пресвятой Богородицы (святые Иоаким и Анна) и праведный Иосиф Обручник. Озлобленные почестями, воздаваемыми Божией Матери, первосвященники и книжники послали своих слуг, чтобы те разогнали сопровождавших. Но произошло чудо: облачный венец, по воздуху сопровождавший шествие, опустился к земле и как бы стеною оградил всех христиан. Преследователи слышали шаги и пение, но никого не видели. Многие были поражены слепотой. Иудейский священник Афония из зависти и ненависти хотел опрокинуть одр, на котором возлежало тело Пресвятой Девы, но ангел Божий невидимо отсек его руки, которые прикоснулись к гробу. Видя такое чудо, Афония раскаялся и с верою исповедал величие Матери Божией. Он получил исцеление и стал христианином.
Погребальная процессия достигла Гефсимании. Там апостолы положили тело Богородицы в гроб и закрыли вход в пещеру большим камнем. По промыслу Божию лишь апостола Фомы не было при погребении Богородицы. Придя на третий день, он очень сожалел, что не удостоился благословения Богоматери и не смог проститься с ней. Апостолы, сожалея об этом, решились открыть гроб, чтобы он смог поклониться пречистому телу Божией Матери, но нашли в нем только погребальные пелены — тело Богородицы было взято на небо.
Успение Пресвятой Богородицы. Богослужение
В стихирах на праздник Успения описывается подробно событие Успения, собрание апостолов для поклонения и лобызания тела Матери Божией, появление самого Спасителя с ангелами для принятия души Богоматери. Последнее обстоятельство показывает, что Успение Божией Матери не есть смерть, а переход Ее к истинной жизни. Стихиры праздника Успения были написаны патриархами Цареградскими Анатолием (V в.) и Германом (VII-VIII вв.), преподобными Иоанном Дамаскиным (VIII в.) и Феофаном Начертанным (VIII-IX вв.).
Канон передает событие в виде драмы-диалога: слова Божией Матери, взывающей к Своему возлюбленному Сыну о скорейшем взятии Ея на небо; слова Спасителя, нисшедшего с ангелами взять Пречистую душу Родившей Его по плоти и отнести к Отцу; надгробные песни св. апостолов, собравшихся со всех концов вселенной почтить достойным погребением пречистое тело. Каноны празднику написали в VII веке преподобные Косма Маиюмский и Иоанн Дамаскин.
Михаил Скабалланович
УСПЕНИЕ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
Каждый человек вступает в этот мир с известными задатками, которые, можно сказать, наперед предопределяют и его жизнь, и его смерть. Смерть человека – результат этих его природных черт. И если над гробом Богоматери спросить, какая же главная черта была у этой высочайшей личности, то пришлось бы ответить, по мнению святителя Димитрия Ростовского, что это было девство. «От юности Своей Она взошла к Богу Духу Святому девственною чистотою, соделавшись живою Церковью и одушевленным храмом Его». По мысли святителя Амвросия Медиоланского, Она была Девою не только телом, но и духом Своим: Дева была телом, соблюдши цвет чистоты Своей нетленным; Дева была и духом, никогда не помыслив о браке. Священникам, хотевшим выдать ее замуж по достижении совершеннолетия, Она отвечала: «Я отдана родителями от пелен одному Богу, а потому и обещала соблюсти Свое девство вовеки; для Меня невозможно быть сопряженной со смертным человеком, и ничто не может принудить Меня к браку, Деву бессмертного Бога».
Другой чертой Богоматери было смирение: даже ученики Христовы имели нужду в обращении к смиренному отрочеству, потому что стали возноситься в уме своем: одни просят сесть одесную и ошуюю Христа в Царстве Его, другие помышляют, кто из них больший, ищут начальства. Но Пречистая Дева не нуждалась в таком обращении. Она была постоянно смиренная от младенчества Своего.
Третьей чертой Пресвятой Девы, по мнению святителя Димитрия Ростовского, была любовь к Богу. «Как Пречистая Дева возлюбила Бога, этого не может никакой язык поведать, никакой ум постигнуть. Любовь есть тайна – одна из неведомых сердечных тайн, известная только Самому Богу, испытующему сердца и утробы… По-человечески могли бы сказать, что Пречистая Дева так возлюбила Бога, как и из нас любит кто-нибудь родителей своих, или единоплотного в супружестве друга своего, или единственного сына своего; но у людей сердечная любовь разделяется на части: особо кто любит родителя, особо друга, особо сына. А в Пречистой Деве Любовь не могла разделиться на части. Тот, Кого Она любила, был Ей и Отцом, и единочадным Сыном, и нетленным Женихом. Вся Ее всецелая любовь была в Едином Боге».
Если вообще жизнь человека есть приготовление к вечной жизни, то все это особо приложимо к Богоматери. Всеми обстоятельствами и всей обстановкой жизни Она более других готовилась к вечности. Она предвидела время своего ухода и в предчувствии смерти не могла не желать в последний раз увидеть столь близких ей апостолов. Когда желание ее исполнилось, когда увидела она у одра своего апостолов, она воскликнула: «Да будет для меня славою и величием во всех языках земных, что Он собрал ко Мне основания Церкви, князей вселенной, славных служителей Моего погребения… Погребаемая Вами, учениками Его, Я буду погребаема руками Самого Сына Моего».
Чувства Богоматери в самый момент смерти святые отцы представляют под видом приблизительно такой беседы Ее с Сыном: «Простри Божественные руки и прими душу матери, Ты, Который на кресте предал дух в руки Отца» (преподобный Иоанн Дамаскин).
«Если душа, имеющая благодать Божию, оставляя земное, возносится к небу, как это стало ясно из многих примеров, и мы верим сему, то как могло быть не вознесено от земли на небо тело, не только принявшее в себя Сего Единородного и Превечного Сына Божия, неиссякаемый источник благодати, но и родившее и явившее Его?.. И что имеют только облагодатствованные Богом ангелы и люди – все это совмещает в себе Она, и одна лишь преизбыточествует всем несказанно… Она хранилище и обладательница Божества» (cвятитель Григорий Палама). Такова слава Пресвятой Богородицы на небе по преставлении. Столь же велико и блаженство Ее там. «Она достигла истинной Радости всех, Которую несказанно родила в нашем естестве…» (святитель Модест).
Ее преставление на небо не менее дало всему миру, всем нам.
Для нее с успением открылась возможность мощного ходатайство за мир. «Как живя в сем мире, – говорит, обращаясь к Богоматери, святитель Герман, патриарх Константинопольский, – Ты не была чужда небесных обителей, так и по отшествии Твоем Ты не удалилась от общения с людьми, поскольку явилась небом Всевышнего Бога через вместительную для ношения Его Свою утробу и соделалась для Него духовною землею через вместительное служение плоти Его, так что отсюда нам легко заключать, что как, обитая на земле, Ты постоянно была с Богом, так и преставилась от человеческого жития, не оставила сущих в мире».
Апостолы, по святителю Герману, должны были говорить: «Поскольку во дни странствования в этом мире мы утешались, взирая на Тебя, Богородица, как на Самого Христа, то недоумеваем о Твоем преставлении. Но так как и божественным поведением плотским влечением Матери Ты призвана отойти к Богу, то мы радуемся и тому, что прилично исполняется Тобою, и тому, что последует, ибо мы получаем в Тебе залог вечной жизни и обретаем в Тебе Ходатаицу к Богу».
Будучи такого неизмеримого значения во всех отношениях, событие Успения Богоматери много дает верующим уже одною памятью о нем, праздником в честь его. Если смерть преподобных и память праведнаго – с похвалами, то насколько более – память Святейшей святых, через Которую подается всякое освящение святым (святитель Григорий Палама).
Сказанным, конечно, не исчерпывается внутренняя сторона события и все значение его для нас. «Восхождение Ее обступают облака по видению. Так и некая духовная мгла покрывает раскрытие всего в словах о Ней, не позволяя ясно высказать сокрытое понимание таинства (преподобный Андрей Критский), «а поскольку не свойственно говорить о том, что выше слов, то любовь к Богоматери должно освящать по преимуществу песнопениями» (святитель Григорий Палама).
О дивное чудо: Источник Жизни во гробе полагается и лествица к небеси гроб бывает: веселися, Гефсимание, Богородичен святый доме. Возопием, вернии, Гавриила имуще чиноначальника: благодатная, радуйся, с тобою Господь, подаяй мирови Тобою велию милость (стихира на Господи воззвах. Служба Успению Пресвятой Богородицы).
митрополит Антоний Сурожский
УСПЕНИЕ БОЖИЕЙ МАТЕРИ
1.
Сегодня мы празднуем день Успения Святейшей всех святых – Божией Матери. Она уснула сном земли; но как Она была живой до самых глубин Своего естества, так и осталась Она живой: живой душою, вознесшейся к Престолу Божию, живой и воскресшим телом Своим, которым Она предстоит теперь и молится о нас. Поистине Она является престолом благодати; в Нее вселился Живой Бог, в утробе Ее Он был как на Престоле славы Своей. И с какой благодарностью, с каким изумлением мы думаем о Ней: Источник жизни, Живоносный Источник, как называет Ее Церковь, прославляя Ее в одной из икон, – Живоносный Источник, Богородица, кончает Свою земную жизнь, окруженная трепетною любовью всех.
Но что же Она оставляет нам? Одну только заповедь и один дивный пример. Заповедь – те слова, которые Она сказала слугам в Кане Галилейской: Что бы ни сказал Христос – то исполните… И они исполнили; и воды омовения стали добрым вином Царства Божия. Эту заповедь Она оставляет каждому из нас: пойми, каждый из нас, слово Христово, вслушайся в него и не будь только слушателем, но исполни его, и тогда все земное станет небесным, вечным, преображенным и прославленным…
И Она оставила нам пример: о Ней говорится в Евангелии, что каждое слово о Христе и, конечно, каждое слово Христово Она складывала в Свое сердце как сокровище, как самое драгоценное, что у Нее было…
Станем и мы учиться так слушать, как слушают всей любовью и всем благоговением, вслушиваться в каждое слово Спасителя. В Евангелии много сказано; но сердце каждого из нас отзывается то на одно, то на другое; и на что отозвалось мое или твое сердце – это слово, сказанное Спасителем Христом тебе и мне лично… И это слово нам надо сохранить как путь жизни, как точку соприкосновения между нами и Богом, как признак нашего родства и близости с Ним.
И если так будем жить, так слушать, так складывать в сердце своем слово Христово, как сеют семя во вспаханную землю, тогда и над нами исполнится то, что Елизавета сказала Божией Матери, когда Она к ней пришла: Блаженна веровавшая, ибо исполнится все сказанное Тебе от Господа… Да будет это и с нами; да будет Матерь Божия нашим примером; воспримем Ее единственную заповедь, и только тогда прославление Ее нами в этом святом храме, который Ей дан в жилище, будет истинным, потому что мы поклонимся тогда Богу в Ней и через Нее и духом и истиной. Аминь.
2.
Мы находимся сейчас во свете Успения Божией Матери; и сегодня день Воскресения Господня. Эти два события связаны между собою неразлучно, неразрушимой связью; но они относятся и к нам.
Воскресение Христово – это победа Бога над смертью, но одержанная не Богом одним, но Богочеловеком Господом Иисусом Христом. В этой победе участвует не только Божество, но и человечество, потому что Человек Иисус Христос, как Его называет апостол Павел, взял на себя всё, что возложил на Него Отец, и потому только мог Он совершить дело нашего спасения; наше спасение зависело от Его человеческого согласия на волю Божию, и это согласие Человек Иисус Христос дал. И поэтому то, что случилось с Ним: крестная смерть, сошествие во ад, Воскресение, Вознесение – относится непосредственно и к роду человеческому: это не только Божественное событие – это событие и человеческое. И вот мы видим, как это событие приносит первые свои плоды в успении и воскресении Божией Матери. В одной из молитв вечерни праздника Успения Божией Матери говорится о нем как о бессмертном успении. В древности, в Ветхом Завете смерть не переживалась только как лишение временной жизни, как разлука души с телом: она переживалась как нечто очень страшное. Человечество, потерявшее свое единство с Богом, еще в какой-то степени с Ним общалось, пока человек был жив на земле: молитвой, верой, надеждой, сохранением заповедей. Но после смерти никто, никто не мог стать перед Богом и войти в вечность ликованием, в Божию вечность. И только со смертью, сошествием во ад Христа эта страшная смерть, эта окончательная разлука с Богом была побеждена раз и навсегда для всех.
И поэтому Успение Божией Матери, как церковные молитвы говорят о нем, это временный сон тела, тогда как душа оживает полнотой жизни в Боге. Но тут еще нечто большее: мы знаем из церковного Предания, мы верим опытом Церкви и опытом нашей собственной внутренней жизни, что как Христос воскрес, так и Божия Матерь не могла быть, даже телесно, удержана тлением во гробе. Божия Матерь телесно воскресла силой и действием Христа Бога, Которого Своей верой, чистотой, святостью Она ввела в мир. И это уже начало общего воскресения, это уже воочию виденное нами наше будущее.
И через несколько дней мы будем вспоминать, в день отдания этого праздника, самый праздник, но как бы уходящий от земли: мы его отдаем Богу. Что же это значит? Это значит, что то событие, которое среди нас жило, действовало, вдохновляло нас в течение всех этих дней, теперь переходит в вечность как обещание, и остается нам в этом празднике отдания – ожидание; ожидание веры, ожидание надежды, ожидание любви, ожидание радости о том, что победа не только одержана Христом, но что она уже явлена нам на земле в лице Божией Матери.
Отдадим же этот праздник, дадим его в вечность; но будем помнить, что мы его обретем в свое время, когда сами, пройдя узкими вратами смерти, войдем в вечность Божию. Но не в ту страшную смерть, какой была смерть Ветхого Завета, но в смерть, которая для христианина является временным сном в ожидании всеобщего воскресения. И мы знаем, что это воскресение будет, потому что в лице Божией Матери оно уже совершилось.
Однако оно не совершится просто потому, что воскрес Христос, что воскресил и спас Он нас страшной Своей смертью, и сошествием во ад, и тридневным лежанием во гробе, не только потому, что Божия Матерь Своей чистотой, святостью так соединилась, сроднилась с Богом, что гроб и умерщвление не могли Ее удержать. Мы войдем в воскресение, только если сами вырастем в меру истинного, подлинного человечества, если мы станем достойными звания человека, потому что только человек может стать причастником Божественной природы. Пока мы не выросли в эту меру, пока мы только зачаточно, в надежде, в мечте Божией являемся людьми и так низко пали, так далеки от Него – нам путь еще заказан.
Как же мы предстанем перед Ним? Неужели просто потому, что воскрес Христос, просто потому, что воскресла Матерь Божия – для нас смерть будет тихим, безмятежным сном плоти, в то время как ликованием оживает в вечную жизнь наша душа? Подумаем об этом; и всей жизнью, чистотой, правдой, святостью нашей жизни – станем достойны того, чтобы и для нас смерть была бы не совлечением временной жизни, по слову апостола Павла, но облечением в вечность. Аминь!
ОБ АНГЕЛАХ БОЖИИХ
Образ творения мира
Мир сотворен из ничего. Лучше сказать: приведен в бытие из небытия, как отцы обычно и выражаются, т.к. если говорим «из», то, очевидно, уже думаем о материале, но «ничто» не является материалом. Однако условно принято и вполне допустимо пользоваться этим выражением ради его простоты и краткости.
Что сотворение есть приведение из полного небытия, об этом говорит слово Божие во многих местах:
«все сотворил Бог из ничего» (2 Маккав. 7:28),
«так что из невидимого произошло видимое» (Евр. 11:3),
«называющим несуществующее как существующее» (Рим. 4:17).
Само время получило свое начало от сотворения мира: до того была вечность. И Священное Писание говорит: «чрез Которого (Сыном Своим) и веки сотворил» (Евр. 1:2): слово «веки» имеет здесь значение времени; можно сказать поэтому: мир сотворен одновременно со временем.
О днях творения – блаж. Августин в своем труде «О граде Божием» говорит так:
«Какого рода эти дни – представить это нам или крайне трудно, или даже вовсе невозможно; а тем более невозможно говорить о том» .
«Мы видим, что обыкновенные наши дни имеют вечер вследствие захода солнца и утро вследствие восхода солнца, о сотворении которого говорится в день четвертый. Повествуется, правда, что с первых же пор словом Божиим сотворен свет и что Бог разделил между светом и тьмою и назвал этот свет днем, а тьму ночью; но какого рода был этот свет, каким поочередным движением и какого рода вечер и утро производил он, – это недоступно нашему разумению, и не может быть понято нами соответственно тому, как оно есть; хотя мы должны верить этому без колебания…»
Бог сотворил мир мыслью Своей, хотением, словом или повелением. Он сказал — и сделалось, повелел – и сотворилось (Пс. 148:5). Сказал (рече) обозначает мановение. Под «словом» Божиим, как замечают отцы Церкви, здесь должно разуметь не какой-либо членораздельный звук или подобно нашему слово; нет, это творческое слово обозначает только мановение или выражение всемогущей воли Божией, произведшее из ничтожества вселенную.
Преп. Дамаскин пишет: «Как только благий и всеблагий Бог не удовольствовался созерцанием Себя Самого, но по избытку благости восхотел, чтобы произошло нечто, что в будущем пользовалось бы Его благодеяниями и было причастно Его благости, Он приводит из не-сущего в бытие и творит все без изъятия, как невидимое, так и видимое, также и человека, составленного из видимого и невидимого. Творит же Он мысля, и мысль эта, дополняемая Словом и завершаемое Духом, становится делом» («Точное изложение православной веры»)
Таким образом, хотя мир сотворен во времени, но Бог имел от вечности мысль о мире (Августин, «Против ересей»). Однако избегаем выражения: «Сотворил из своей мысли», чтобы не дать повода думать, что сотворил из своего Существа. Если слово Божие не дает нам права говорить о «предвечном бытии» всего мира, то по тем же основаниям нужно признать неприемлемой мысль о «предвечном существовании человечества», стремящуюся проникнуть в наше богословие чрез одно из современных философско-богословских течений.
Участие всех Лиц Святой Троицы в творении исповедует св. Церковь, руководясь указаниями Священного Писания. В Символе веры читаем: «Верую в единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым… И во единого Господа Иисуса Христа Сына Божия… Им же вся быша… И в Духа Святаго, Господа Животворящего». Ириней Лионский пишет: «Сын и Дух Святой как бы руки Отца» («Против ересей»). Та же мысль и у Иоанна Кронштадтского («Моя жизнь во Христе»).
Побуждение к творению
О побуждении к творению в мысли Божией «Православное исповедание» и «Пространный православный катехизис» выражаются так: мiр сотворен Богом, «дабы и другие существа, прославляя Его, участвовали в Его благости». Мысль о милости и благости Божией, выразившейся в сотворении мира, заключена во многих псалмах, напр. псалм. 102 и 103 («Благослови, душе моя, Господа»), призывающих прославлять Господа и благодарить за свое бытие и за все промышление Божие. Те же мысли выражают и отцы Церкви. Так, блаж. Феодорит пишет: «Господь не имеет надобности в восхваляющих, но по единой своей благости даровал бытие ангелам, архангелам и всякому созданию», – и далее: «Бог ни в чем не нуждается; но Он, будучи бездна благости, благоволил несущим даровать бытие». Преп. Иоанн Дамаскин: «Благий и всеблагий Бог не удовольствовался созерцанием Самого Себя, но по преизбытку Своей благости благоволил, чтобы произошли существа, пользующиеся Его благодеяниями и причастные Его благости».
О совершенстве творения
Слово Божие, а за ним отцы Церкви поучают, что все созданное Богом – добро, и указывают на благоустройство мира как созданного Благим. Неразумная тварь, не имея сама по себе нравственной свободы, в нравственном отношении ни добра, ни зла. Тварь разумная и свободная становится злою тогда, когда уклоняется от Бога, т.е. по своему греховному влечению, а не потому, что такой создана. «И увидел Бог свет, что он хорош», «И вот, хорошо весьма» (Быт. 1).
Бог создал мир совершенным. Однако Откровение не содержит в себе той мысли, чтобы настоящий мир был совершенным настолько, что он уже не нуждался бы или был бы неспособен к дальнейшему совершенствованию, в дни ли его творения или в его позднейшем и нынешнем состоянии. Земной мир в лице своих высших представителей – человечества предназначен к новой, высшей форме жизни. Божественное Откровение учит о замене этого состояния мира некогда лучшим и совершеннейшим, когда будут «новое небо и новая земля»(2 Петр. 3:13) и когда сама тварь «освободится от рабства тлению» (Рим. 8:21).
На вопрос: «В чем протекала жизнь Божия до сотворения мира?» блаженный Августин отвечает: «Лучше всего отвечу – не знаю». Св. Григорий Богослов рассуждает: «Он созерцал вожделенную светлость Своей доброты… Поскольку Богу нельзя приписать бездеятельности и несовершенства – то чем занята была Божия мысль прежде, нежели Всевышний, царствуя в пустоте веков, создал вселенную и украсил формами? – Она созерцала вожделенную светлость Своей доброты, равную и равно совершенную светозарность Трисиянного Божества, известную единому Божеству и кому открыл то Бог. Мирородный Ум рассматривал также в великих Своих представлениях составленные Им образы мира, который хотя произведен впоследствии, но для Бога и тогда был настоящим. У Бога все пред очами: и что будет, и что было, и что есть теперь» (Григ. Богослов, Слово 4 «О мире»).
На вопрос: «В чем выражалось всемогущество Божие, когда не было мира?» св. Мефодий Патарский замечает: «Бог всемогущ, вне всякой зависимости от вещей, Им сотворенных».
Природа и назначение ангельского мира
Первое и высшее место во всей лестнице тварного бытия занимают чистые и бесплотные духи. Они существа не только высшие сравнительно и совершеннейшие, но они имеют весьма важное влияние на жизнь людей, хотя они и невидимы для нас.
Что нам открыто о них? Как и когда они произошли? Какая дарована им природа и – всем ли в одинаковой мере? Какое назначение и образ их бытия?
Ангелы в Священном Писании
Наименование «ангел» значит «вестник». Этим словом определяется главным образом их служение роду человеческому. И человечество от дней своего райского состояния знало об их существовании. Отражение этого факта видим и в других древних религиях, не только иудейской.
«По изгнании из рая впавших в грех людей херувим был поставлен с пламенным мечом, обращающимся охранять двери рая» (Быт. 3). Авраам, посылая слугу своего к Нахору, обнадеживал его убеждением, что Господь пошлет с ним ангела Своего и благоустроит путь его (Быт. 24). Иаков видел ангелов и во сне (в видении таинственной лестницы; на пути в Месопотамию – Быт. 28), и наяву (на пути домой, к Исаву, когда он увидел «ополчение» ангелов Божиих – Быт. 32). В Псалтири много раз говорится об ангелах (напр., «хвалите Его, все ангелы Его», Пс. 148, «ибо ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих», Пс. 90). Равным образом о них читаем в Книге Иова и у пророков. Пророк Исаия видел серафимов, окружающих Престол Божий; пророк Иезекииль видел херувимов в видении Дома Божия (Иезек. гл.10; Исаии гл.6).
Новозаветное откровение содержит очень много сообщений и упоминаний об ангелах. Ангел возвестил Захарии зачатие Предтечи, ангел возвестил Пресвятой Деве Марии рождение Спасителя и являлся во сне Иосифу, многочисленное воинство ангелов воспело славу рождества Христова, ангел благовествовал пастухам рождение Спасителя, удержал волхвов от возвращения к Ироду, ангелы служили Иисусу Христу по искушении Его в пустыне, ангел явился для укрепления Его в саду Гефсиманском, ангелы возвестили мироносицам о воскресении Его, а апостолам при вознесении Его на небо о втором Его пришествии. Ангелы разрешили узы Петра и других апостолов (Деян. 5) и одного апостола Петра (Деян. 12), ангел явился Корнилию и преподал ему указание призвать к себе для наставления в слове Божием ап. Петра (Деян. 10), ангел возвестил ап. Павлу, что ему должно предстать пред кесарем (Деян. 27). Видение ангелов лежит в основании откровений, данных св. Иоанну Богослову, в Апокалипсисе.
Творение ангелов
В Символе веры читаем: «Верую в единого Бога… Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…» Мир невидимый, ангельский сотворен Богом, сотворен раньше мира видимого. «При общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости», — сказал Господь Иову (Иов 38). Апостол Павел пишет: «…ибо Им создано все, что на небесах и что на земле, видимое и невидимое: престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли…» (Кол. 1). Некоторые отцы Церкви в первых словах Книги Бытия: «В начале сотворил Бог небо и землю» – разумеют под небом не физическое небо, образованное впоследствии, а небо невидимое, или жилище горних сил. Многие учители Церкви высказывают мысль, что Бог создал ангелов далеко прежде видимого мира (Амвросий, Иероним, Григорий Великий, Анастасий Синаит) и что при создании последнего они уже предстояли пред ликом Творца и служили Ему. Св. Григорий Богослов размышляет об этом так: «Так как для благости Божией не довольно было заниматься только созерцанием Себя Самой, а надлежало, чтобы благо разливалось все далее и далее, так, чтобы число облагодетельствованных было как можно больше (потому что это свойственно высочайшей благости), – то Бог измышляет прежде всего ангельские небесные силы: и мысль стала делом, которое исполнено Словом и совершенно Духом… поелику же первые твари были Ему благоугодны, то измышляет другой мир, вещественный и видимый, или стройный состав неба и земли и того, что есть между ними». Мысли св. Григория Богослова следует и св. Иоанн Дамаскин («Точное исповедание правосланой веры», кн. 2).
Природа ангелов
По своей природе ангелы суть деятельные духи, имеющие разум, волю, знание. Они служат Богу, исполняют Его промыслительную волю и прославляют Его. Они – духи бесплотные и поскольку принадлежат к миру невидимому, не поддаются лицезрению нашими телесными очами. «Когда ангелы, – наставляет преп. Иоанн Дамаскин, – по воле Божьей являются достойным людям, то являются не такими, каковы сами в себе, а в таком преображенном виде, в каком плотские могут видеть их». В повествовании Книги Товита ангел, сопровождающий Товита и его сына, сказал им о себе: «Все дни я был видим вами, но я не ел и не пил, а только взорам вашим представлялось это» (Товит 12).
«Впрочем, – высказывает мысль Иоанн Дамаскин, – бестелесным и невещественным называется ангел только по сравнению с нами. Ибо в сравнении с Богом, Единым несравнимым, все оказывается грубым и вещественным; одно Божество всецело невещественно и бестелесно».
Степень совершенства ангелов
Ангелы – духи совершеннейшие, они превосходят человека духовными силами; однако и они как существа тварные носят в себе печать ограниченности. Будучи бесплотными, они меньше, чем люди, зависимы от пространства и места и так как с быстролетностью проходят необъятные пространства, появляются там, где им нужно действовать. Однако нельзя сказать, чтобы они существовали совершенно независимо от пространства и места или были бы вездесущи. Священное Писание изображает ангелов то сходящими с неба на землю, то восходящими с земли на небо, причем необходимо предполагается, что в одно и то же время не могут быть и на земле, и на небе.
Ангелам принадлежит бессмертие, как об этом свидетельствует ясно и Писание, уча, что они умереть не могут (Лк. 20). Однако их бессмертие не есть бессмертие Божественное, т. е. самобытное и безусловное, а зависит оно, как и бессмертие человеческих душ, всецело от воли и милости Божьей.
Ангелы как духи бесплотные в высшей степени способны к внутреннему саморазвитию, их ум возвышеннее сравнительно с умом человеческим; могуществом и силою, по изъяснению ап. Петра, они превосходят все земные начальства и власти (2 Петр. 2). Природа ангела выше природы человека, как это выражает Псалмопевец, когда с целью возвеличить человека замечает, что он «не много умалил его» по сравнению с ангелами (Пс. 8).
Однако их высокие качества имеют свои границы. Писание указывает, что они не знают глубины существа Божьего, ведомого одному Духу Божиему («Божьего никто не знает кроме Духа Божия» – 1 Кор. 2), не знают будущего, ведомого тоже одному Богу («О дни же том или часе никто не знает, ни ангелы небесные, ни Сын, но только Отец» – Мк. 13), а также не постигают вполне тайны искупления, в которую желают проникнуть («во что желают проникнуть ангелы» – 1 Петр. 1) и даже не знают всех помышлений человеческих (3 Цар. 8); наконец, они не могут сами по себе, без воли Божьей, творить чудеса («благословен Господь Бог… един творящий чудеса» – Пс. 71).
Число ангелов; ангельские степени
Мир ангельский представляется в Священном Писании необычайно великим. Когда пророк Даниил видел в видении, его взору открылось, что «тысячи тысяч служили Ему, и тьмы тем предстояли пред Ним» (Дан. 7). «Многочисленное воинство небесное» восхвалило пришествие на землю Сына Божьего (Лк. 2).
«Представь, – говорит св. Кирилл Иерусалимский, – как многочислен народ римский; представь, как многочисленны другие народы грубые, ныне существующие, и сколько их умерло за сто лет; представь, сколько погребено за тысячу лет; представь людей, начиная от Адама до настоящего дня: велико множество их, но оно еще мало в сравнении с ангелами, которых более. Их – девяносто девять овец; а род человеческий есть одна только овца. По обширности места должно судить и о многочисленности обитателей, сколько больше пространство; небеса небес содержат их необъятное число. Если написано, что «тысячи тысяч служили Ему и тьмы тем предстояли пред Ним» – то это только потому, что большего числа пророк изречь не мог». При такой многочисленности ангелов естественно предполагать, что в мире ангелов, как и в мире вещественном, есть разные степени совершенств, а потому и разные ступени, или иерархические степени сил небесных. Так, слово Божие называет одних «ангелами», других «архангелами».
Православная Церковь, руководясь взглядами древних церковных писателей и отцов Церкви, а в частности, сочинением «О небесной иерархии», носящим имя св. Дионисия Ареопагита, разделяет мир ангельский на девять ликов, или чинов, а эти девять – на три иерархии, по три чина в каждом. В первой иерархии состоят находящиеся ближе к Богу, именно: престолы, херувимы и серафимы. Во второй, средней иерархии: власти, господства, силы. В третьей, более близкой к нам: ангелы, архангелы, начала. Исчисление девяти ликов ангельских встречаем в «Постановлениях апостольских», у св. Игнатия Богоносца, у св. Григория Богослова, у св. Златоуста; позднее – у св. Григория Двоеслова, св. Иоанна Дамаскина и других.
Вот слова св. Григория Двоеслова: «Мы принимаем девять чинов ангельских, потому что из свидетельства слова Божия знаем об ангелах, архангелах, силах, властях, началах, господствах, престолах, херувимах и серафимах. Так, о бытии ангелов и архангелов свидетельствуют почти все страницы Священного Писания; о херувимах и серафимах, как известно, говорят больше книги пророческие; имена еще четырех чинов исчисляет апостол Павел в Послании к Ефесянам, говоря: «превыше всякого начальства и власти, и силы, и господства» (Ефес. 1); и он же в послании к Колоссянам пишет: «престолы ли, господства ли, начальства ли, власти ли – все Им и для Него создано» (Кол. 1). Итак, когда к тем четырем, о которых он говорит ефесянам, т. е. к началам, властям, силам и господствам, присоединим престолы, раздельно означатся пять чинов; а когда к ним присовокупятся ангелы, архангелы, херувимы и серафимы, то ясно окажется девять чинов ангельских».
И действительно, обращаясь к книгам Священного Писания, встречаем имена перечисленных девяти чинов, и более девяти не упоминается. Некоторые Отцы Церкви, впрочем, высказывают свои частные благочестивые мнения, что разделение ангелов на девять ликов обнимает только те имена и лики, какие открыты в слове Божием, но не объемлет многих других имен и ликов ангельских, которые нам не открыты в жизни настоящей, а сделаются известными уже в будущей. Эту мысль развивают св. Златоуст, блаж. Феодорит, Феофилакт. «Есть, – говорит Златоуст, – поистине есть и другие силы, которых даже имен мы не знаем… Не одни ангелы, архангелы, престолы, господства, начала и власти суть обитатели небес, но и бесчисленные иные роды и невообразимо многие классы, которых не в состоянии изобразить никакое слово. А откуда видно, что сил – больше вышеупомянутых и что есть силы, которых имен мы не знаем? Ап. Павел, сказав об одном, упоминает и о другом, когда свидетельствует о Христе: «посадив (Его) превыше всякого начальства, и власти, и силы, и господства, и всякого имени, именуемого не только в сем веке, но и в будущем» (Ефес. 1). Видите, что есть какие-то имена, которые будут известны там, но теперь неизвестны? Почему и сказал: «имени, именуемого не только в сем веке, но и в грядущем». Суждения эти принимаются Церковью как частные.
Вообще же древние пастыри считали учение о небесной иерархии таинственным. «Сколько чинов небесных существ, – рассуждает св. Дионисий в «Небесной Иерархии», – какие они и каким образом у них совершаются тайны священноначалия, – в точности знает Бог, Виновник их иерархии; знают также и они сами свои собственные силы, свой свет, священное их и премирное чиноначалие. А нам об этом можно сказать столько, сколько Бог открыл нам через них же самих как знающих себя». Подобным образом рассуждает и блаж. Августин: «Что есть престолы, господства, начала и власти в небесных обителях, непоколебимо верую, что они различаются между собой, содержу несомненно; но каковы и в чем именно различаются между собой, не знаю».
В Священном Писании некоторым ангелам высшим усваиваются собственные имена. Таких имен есть два в канонических книгах: Михаил (кто яко Бог), Гавриил (муж Божий). Три имени ангелов в книгах неканонических: Рафаил (помощь Божья), Уриил (огонь Божий), Салафиил (молитва к Богу). Кроме того, благочестивое Предание усваивает имена еще двум ангелам: Иегудиил (хвала Божия) и Варахиил (благословение Божие); эти имена не встречаются в Священном Писании (только в 3 книге Ездры упоминается еще Иеремиил (высота Божия). Таким образом, имена усвоены семи ангелам высшим, соответственно словам ап. Иоанна Богослова в Откровении: «Благодать Вам и мир от Того, Который есть и был и грядет, и от семи духов, находящихся перед престолом Его» (Откр. 1).
Служение ангелов
Каково же, наконец, назначение существ мира духовного? Очевидно, они предназначены Богом к тому, чтобы быть совершеннейшими Его величия и славы, с нераздельным участием в Его блаженстве. Если о невидимых небесах сказано: «небеса поведают славу Божию», то тем более такова цель духовных небес. Поэтому св. Григорий Богослов называет их «отблесками Совершенного Света», или вторичными светами.
Ангелы из чинов, более близких к роду человеческому, предстают в Священном Писании как вестники воли Божьей, руководители людей и служители их спасения. Ап. Павел пишет: «Не все ли они (ангелы) суть служебные духи, посылаемые на служение для тех, которые имеют наследовать спасение!» (Евр. 1).
Ангелы не только воспевают славу Богу, но и служат Ему в делах Его промышления о мире вещественном и чувственном. О таком их служении часто говорят святые отцы: «Одни из них предстоят великому Богу, другие своим содействием поддерживают целый мир» (Григорий Богослов «Песнопения таинств»). – Ангелы «поставлены для управления стихиями и небесами, миром и всем, что в нем» (Афинагор). – «Каждый из них получил (в заведование) одну какую-либо часть вселенной или приставлен к чему-либо только одному в мире, как ведомо это все Устроившему и Распределившему, и все они ведут к одному концу (цели), по мгновению Зиждителя всяческих» (Григорий Богослов, сл. 28). – Встречается у некоторых церковных писателей мнение об особенных ангелах, поставленных над отдельными видами царства природы – неорганическим, органическим и животным (у Оригена, у блаж. Августина). Последнее мнение имеет свой источник в Апокалипсисе, где говорится об ангелах, управляющих согласно воле Божией некоторыми земными стихиями (Тайновидец пишет в 16 главе Откровения: «И услышал я ангела вод, который говорил…»; в 7 главе:«И после сего видел я четырех ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево…»; в 14 главе: «И иной ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул…). – По видению прор. Даниила, есть ангелы, которым доверяется Богом наблюдение за судьбою существующих на земле народов и царств (Дан. 10, 11 и 12 гл.).
Православная Церковь верует, что каждый человек имеет своего ангела-хранителя, если его не отдалил от себя нечестивой жизнью. Господь Иисус Христос сказал: «Смотрите, не презирайте ни одного из малых сих; ибо говорю всем, что ангелы их на небесах всегда видят лицо Отца Моего Небесного» (Мф. 18:10).
протопресвитер Михаил Помазанский. Догматическое богословие
СОТВОРЕНИЕ МИРА
В начале сотворил Бог небо и землю. Земля же была безвидна и пуста,
и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою.
Быт 1, 1–2
Библейское учение о сотворении мира кратко называется Шестоднев. День означает сутки. В 1823 году англиканский священник Джордж Стэнли Фабер (1773–1854) выдвинул теорию «день — эпоха». Это мнение не имеет абсолютно никаких оснований. В еврейском языке для выражения слов неопределенный период времени или эпоха существует понятие олам. Слово йом в древнееврейском языке всегда означает день, сутки, но никогда не период времени. Отказ от буквального понимания дня сильно искажает библейское учение о сотворении мира. Если брать день как эпоху, то как определить вечер и утро? Как к эпохе применить благословение седьмого дня и отдых в нем? Ведь Господь заповедал отдых в седьмой день седмицы — субботу, потому что Сам почил: и благословил Бог седьмой день, и освятил его, ибо в оный почил от всех дел Своих (Быт 2, 3). Господь сотворил растения в третий день, а солнце, луну и другие светила — в четвертый. Если принять идею «день — эпоха», получается, что целую эпоху растения произрастали без солнечного света.
Святые отцы понимали день первой главы книги Бытия буквально. Святой Ириней Лионский: «Восстановляя в Себе этот день, Господь пришел на страдание в день накануне субботы — то есть в шестой день творения, в который и создан человек, чрез Свое страдание даруя ему новое создание, то есть (освобождение) от смерти». Святой Ефрем Сирин: «Никто не должен думать, что шестодневное творение есть иносказание». Святой Василий Великий: «И бысть вечер, и бысть утро, день един… определяет сим меру дня и ночи и совокупляет в одно суточное время, потому что двадцать четыре часа наполняют продолжение одного дня, если под днем подразумевать и ночь». Святой Иоанн Дамаскин: «От начала дня до начала другого дня — одни сутки, ибо Писание говорит: и был вечер, и было утро: день один».
Как же тогда происходило чередование дня и ночи до сотворения светил, которые появляются в четвертый день? Святитель Василий Великий пишет: «Тогда не по солнечному движению, но по тому, что первобытный оный свет в определенной Богом мере то разливался, то опять сжимался, происходил день и следовала ночь» (Шестоднев. Беседа 2).
Книга Бытия начинается с описания величественных дел Божьих — создания мира в течение шести дней. Господь сотворил Вселенную с неисчислимыми светилами, землю с ее морями и горами, человека и весь животный и растительный мир. Библейское откровение о сотворении мира возвышается над всеми существующими космогониями других религий, как истина возвышается над любым мифом. Ни одна религия, ни одно философское учение не могли подняться до превосходящей разум идеи о творении из ничего: В начале сотворил Бог небо и землю.
Бог обладает самодостаточностью и абсолютной полнотой. Для Своего бытия Он ничего не требует и ни в чем не нуждается. Единственной причиной сотворения мира явилась совершенная любовь Бога. Святой Иоанн Дамаскин пишет: «Благой и преблагой Бог не удовольствовался созерцанием Себя Самого, но по преизбытку благости восхотел, чтобы произошло нечто, что в будущем пользовалось бы Его благодеяниями и было причастно Его благости».
Первыми были созданы бесплотные духи — Ангелы. Хотя Священное Писание не содержит повествования о сотворении ангельского мира, нет никаких сомнений, что Ангелы по своей природе принадлежат к тварному миру. Это воззрение основано прежде всего на ясном библейском понимании Бога как всемогущего Творца, положившего начало всему существующему. Все имеет начало, только Бог безначален. Некоторые святые отцы видят указание на создание невидимого мира Ангелов в словах сотворил Бог небо (Быт 1, 1). В подтверждение этой мысли святитель Филарет (Дроздов) замечает, что, согласно библейскому повествованию, физическое небо было создано во второй и четвертый день.
Первозданная земля была неустроенна и пуста. Созданная из ничего материя сначала явилась неупорядоченной и покрытой тьмой. Тьма была неизбежным следствием отсутствия света, который не был сотворен как самостоятельная стихия. Далее бытописатель Моисей пишет, что Дух Божий носился над водою (Быт 1, 2). Здесь видится указание на творческое и оживотворяющее участие в творении третьего Лица Святой Троицы — Святого Духа. Предельно краткое и точное определение — всё от Отца через Сына в Духе Святом. Упомянутая в вышеприведенном стихе вода является важнейшей стихией, без которой невозможна жизнь. В святом Евангелии вода является символом животворящего и спасительного учения Иисуса Христа. В жизни Церкви вода имеет особое значение, будучи веществом таинства крещения.
Первый день творения
И сказал Бог: да будет свет. И стал свет… И отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один (Быт 1, 3–5).
По Божественному повелению возник свет. Из дальнейших слов: и отделил Бог свет от тьмы мы видим, что Господь не уничтожил тьму, а лишь установил периодическую смену ее со светом для восстановления и сохранения сил человека и всякой твари. Эту премудрость Божию воспевает Псалмопевец: Ты простираешь тьму и бывает ночь: во время нее бродят все лесные звери; львы рыкают о добыче и просят у Бога пищу себе. Восходит солнце, [и] они собираются и ложатся в свои логовища; выходит человек на дело свое и на работу свою до вечера. Как многочисленны дела Твои, Господи! (Пс 103, 20–24). Поэтическим выражением и был вечер, и было утро заканчивается описание творческих дел каждого из шести дней. Само слово день святые понимали буквально.
Свет был создан Божественным словом, обладающим всемогущей творческой силой: ибо Он сказал — и сделалось; Он повелел — и явилось (Пс 32, 9). Святые отцы видят здесь таинственное указание на второе Лицо Святой Троицы — Сына Божия Иисуса Христа, Которого апостол называет Словом и при этом говорит: Все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть (Ин 1, 3).
При описании первого дня первым поставлен вечер, а потом утро. По этой причине у евреев в библейские времена день начинался с вечера. Этот порядок сохранился в богослужении новозаветной Церкви.
Второй день творения
И создал Бог твердь… и назвал… твердь небом (Быт 1, 7, 8) и поместил небо между водой, которая находилась на земле, и водой над землей.
Во второй день Бог создал физическое небо. Словом твердь передается слово еврейского подлинника, означающее распростертие, ибо древние евреи метафорически сравнивали небосвод с шатром: простираешь небеса, как шатер (Пс 103, 2).
При описании второго дня говорится и о воде, которая находится не только на земле, но и в атмосфере.
Третий день творения
И собрал Бог воды под небом в одно место и открыл сушу. И назвал сушу землей, а собрание вод назвал морями. И повелел Бог произрастить земле зелень, траву и деревья, приносящие плоды. И покрылась земля растительностью. Господь отделил воду от суши (см.: Быт 1, 9–13).
В третий день были созданы океаны, моря, озера и реки, а также материки и острова. Позже это вызвало восторг у Псалмопевца: Он собрал, будто груды, морские воды, положил бездны в хранилищах. Да убоится Господа вся земля; да трепещут пред Ним все живущие во вселенной, ибо Он сказал — и сделалось; Он повелел — и явилось (Пс 32, 7–9).
В этот же день Бог сотворил весь растительный мир. Это было принципиально новым: Бог положил начало органической жизни на земле.
Произвести растительный мир Творец повелел земле. Святитель Василий Великий говорит: «Тогдашний глагол и первое сие повеление сделались как бы естественным некоторым законом и остались в земле и на последующие времена, сообщая ей силу рождать и приносить плоды» (Святитель Василий Великий. Шестоднев. Беседа 5).
В Книге Бытия говорится, что земля произрастила зелень, траву и деревья, сеющие семя по роду их. Святые отцы этому придавали принципиальное значение, ибо оно указывает на постоянство всего сотворенного Богом: «Что при первом сотворении изникло из земли, то соблюдается и доныне, чрез сохранение рода последовательностью преемства» (Святитель Василий Великий. Шестоднев. Беседа 5). Как видим, третий день был посвящен устроению нашей планеты.
И увидел Бог, что это хорошо (Быт 1, 12). Бытописатель поэтическим языком выражает мысль, что Бог творит премудро и совершенно.
Четвертый день творения
И сказал Бог, чтобы появились светила на тверди небесной для освещения земли и для отделения дня от ночи. По сотворенным светилам теперь будет вестись отсчет календаря и времени. И появились светила: солнце, луна и звезды (см.: Быт 1, 14–18).
В описании четвертого дня мы видим сотворение светил, их назначение и их отличия. Из текста Библии мы узнаём, что свет был сотворен во второй день до светил, чтобы, по объяснению святителя Василия Великого, неверующие не почитали солнце единственным источником света. Один Бог является Отцом светов (см.: Иак 1, 17).
Создание светил имело три цели: во-первых, освещать землю и все, что на ней; устанавливается различие между светилами дневными (солнце) и ночными (луна и звезды). Во-вторых, отделять день от ночи; различать четыре времени года, упорядочить время с помощью календаря и вести летоисчисление. В-третьих, служить для знамений последних времен; об этом говорится в Новом Завете: солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются; тогда явится знамение Сына Человеческого на небе; и тогда восплачутся все племена земные и увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою и славою великою (Мф 24, 29–30).
Пятый день творения
В пятый день Господь сотворил первых живых существ, живущих в воде и летающих в воздухе. И сказал Бог: да произведет вода пресмыкающихся, душу живую; и птицы да полетят над землею. Так появились обитатели вод, появились водяные животные, насекомые, рептилии и рыбы, а по воздушному пространству полетели птицы (см. Быт 1, 20–21).
В начале пятого дня Бог обращает Свое творческое слово к воде (да произведет вода), тогда как в третий день — к земле. Слово вода берется в данном месте в более широком смысле, обозначая не только обычную воду, но и атмосферу, которая у священного писателя также называется водой.
В пятый день Бог создает более высокую по сравнению с растениями форму жизни. По Божьему повелению появились представители водной стихии (рыбы, киты, пресмыкающиеся, амфибии и другие обитатели вод), а также птицы, насекомые и все живущие в воздушном пространстве. Творец создает первые существа каждого рода («по роду»). Он благословляет им плодиться и размножаться.
Шестой день творения
В шестой день творения Бог создал животных, живущих на земле, и человека, по образу и подобию Своему (см.: Быт 1, 24–31).
Описание шестого творческого дня пророк Моисей начинает теми же словами, что и предшествующие дни (третий и пятый): да произведет… Бог повелевает земле создать всех животных земли (душу живую по роду ее). Бог творил все в определенной последовательности возрастающего совершенства.
И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душою живою (см.: Быт 1, 26-28).
Последним, как венец творения, был создан человек. Он сотворен особым способом. Святые отцы прежде всего отмечают, что творению его предшествовал Божественный совет между всеми Лицами Пресвятой Троицы: сотворим человека. Человек выделен из всего тварного мира и тем, как его творит Господь. Хотя его телесный состав был взят из земли, Господь не повелевает земле произвести человека (как это было с другими тварями), а Сам творит его непосредственно. Псалмопевец говорит, обращаясь к Творцу: Руки Твои сотворили меня и устроили меня (Пс 118, 73).
Бог сказал, что не хорошо человеку быть одному.
И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку (Быт 2, 21–22).
Господь, конечно, мог сотворить не только одну супружескую чету, но несколько и произвести от них весь человеческий род, но Он хотел, чтобы все люди земли были едины во Адаме. Ведь даже Ева была взята от своего мужа. Апостол Павел говорит: От одной крови Он произвел весь род человеческий для обитания по всему лицу земли (Деян 17, 26). И поэтому мы все являемся родственниками.
На заре человеческой истории Бог установил брак как постоянный жизненный союз между мужчиной и женщиной. Он благословил его и скрепил самыми тесными узами: будут одна плоть (Быт 2, 24).
Создав человеческое тело, Бог вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. Самая главная отличительная особенность человека состоит в том, что его душа богоподобна. Бог сказал: сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему (Быт 1, 26). Когда Бог сотворил человека, Он привел к нему всех животных и птиц, человек дал им всем имена. Наречение имен было знаком господства человека над всей тварью.
С сотворением человека заканчивается шестидневное творение мира. Бог сотворил мир совершенным. Рука Творца не внесла в него никакого зла. Это учение о первоначальной благости всего творения представляет собой возвышенную богословскую истину.
В конце времен будет восстановлено совершенство мира. По свидетельству тайнозрителя святого апостола Иоанна Богослова, будет новое небо и новая земля (см.: Откр 21, 1).
Седьмой день
И совершил Бог к седьмому дню дела Свои, которые Он делал, и почил в день седьмый от всех дел Своих, которые делал (Быт 2, 2).
Закончив творение мира, Бог почил от дел Своих. Бытописатель здесь употребляет метафору, ибо Бог не нуждается в отдыхе. Этим указывается тайна истинного покоя, который ожидает людей в вечной жизни. До наступления этого блаженного времени уже в земной жизни мы видим прообраз этого состояния — покой благословенного седьмого дня, который в Ветхом Завете был субботой, а для христиан является днем воскресным.
СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
В Книге Бытия есть два рассказа о творении человека. Первый находится в первой главе и как бы вкратце рассказывает нам о сотворении человека в шестой день. Второй рассказ помещен во второй главе и содержит более подробное описание создания человека. Первый рассказ, который включен в поэму о семи днях творения, призван подчеркнуть то, что человек является частью сотворенного мира, он сотворен в шестой день как венец творения. Второй рассказ посвящен непосредственно сотворению человека.
И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему по подобию Нашему, и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле… И стало так. И увидел Бог все, что Он создал, и вот, хорошо весьма. И был вечер, и было утро: день шестой (Быт. 1).
Так звучит первый рассказ о сотворении человека. Что открывает нам этот рассказ? Он открывает нам две истины — человек одновременно и часть сотворенного мира, и стоит как бы над ним, потому что он — образ и подобие Творца. Перед тем, как создать человека, Бог как бы с кем-то советуется: «Сотворим человека по образу Нашему…» Что это значит? Ни одно из творений не вводится так торжественно, ни одному из них не предшествует «декларация о намерении» Бога. Совет Божий пред сотворением человека, по толкованию святых отцов и учителей Церкви, свидетельствует об особенном участии всех лиц Святой Троицы в создании человека. Словами «и сказал Бог» указывается единство Божества, а прибавлением «сотворим» — число лиц.
Человек сотворен по образу и подобию Божию. Образ Божий, по учению отцов Церкви, состоит в свойствах и силах человеческой души — ее духовности и бессмертии, разуме и свободной воле. Образ Божий — это отнюдь не внешняя телесная похожесть человека на Бога, так как Бог есть Дух, и невозможно на Него внешне быть похожим. Образ Божий — это, как мы уже сказали, способность человека к свободе, к свободной воле. А подобие — это то, к чему все мы должны стремиться, то есть к уподоблению Богу. Образ Божий также, по мысли святителя Иоанна Златоустого, выражается в господстве над всем творением. Именно поэтому Бог и сказал: «Наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над птицами небесными…» Образ Божий в духовном смысле — господство над «животными» в самих себе — то есть над грехами, гордостью и страстями в своем сердце.
Второй рассказ о творении человека: И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в лице его дыхание жизни, и стал человек душею живою. И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал» (Быт. 2).
Удивительные слова поведал пророк Моисей в этом месте Священного Писания. Человек создан из земного праха, с одной стороны, а с другой стороны — Сам Бог вдыхает в него душу живую — дыхание жизни. Человек велик, так как он господин над всем сотворенным. С другой стороны он ничтожен — потому что сам он часть сотворенного, и сам также создан из «праха земного».
Что такое «душа живая», «дыхание жизни»? Древнее человечество не было склонно раскладывать человека на составляющие, также не было у них и понятия о душе как отдельной сущности, для которой тело является только некой оболочкой. Напротив, человек тогда воспринимался всегда целостно. Поэтому и «дыхание жизни», и «душа живая» означают одно и то же, то есть духовную сущность человека.
И сказал Господь Бог: нехорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему… И навел Господь Бог на человека крепкий сон; и, когда он уснул, взял одно из ребр его, и закрыл то место плотию. И создал Господь Бог из ребра, взятого у человека, жену, и привел ее к человеку. И сказал человек: вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою, ибо взята от мужа. Потому оставит человек отца своего и мать свою и прилепится к жене своей; и будут одна плоть. И были оба наги, Адам и жена его, и не стыдились.
Пророк Моисей здесь подробно описывает сотворение женщины, хотя мы помним, что в первом рассказе он уже упомянул, что Бог «мужчину и женщину сотворил». Почему женщина сотворена из ребра Адама? Для того, чтобы подчеркнуть единство мужчины и женщины. Именно поэтому Адам далее, увидев Еву радостно воскликнул «Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей!» Назначение женщины — в том, чтобы быть мужчине «помощницей». В чем? В домашних делах? Неужели об этом хотел сказать Моисей? Еврейское слов «эцер», которое переведено на русский язык словом «помощница», на самом деле имеет более глубокий смысл, чем слово «помощница». Православный богослов и историк профессор Сергей Троицкий предлагал переводить слово «эцер» как «восполняющая бытие». Ева выступает не просто помощницей, а «той, которая будет стоять лицом к лицу с ним, с Адамом». Мысль очень емкая: муж и жена могут стоять лицом к лицу, как бы созерцая друг друга, проникая в глубины один другого, наполняясь новым содержанием. Они могут видеть друг в друге всю красоту образа Божия. Это сама вечность, которая через любовь соединяет двух в единое целое.
Иначе говоря, речь идет не столько о помощи в труде и родовой функции, а о восполнении самого бытия. Содействие же в труде, рождение потомства мыслится, скорее, как последствие этого восполнения. Муж обладает тем, чего недостает жене, а жена имеет то, чего не хватает природе супруга. Она та, через кого он может стать чем-то большим. Он тот, посредством кого она вырастает в полную меру. Это различие — не взаимоотталкивающее, а взаимодополняющее, взаимообогащающее. Они вместе только потому, что различны.
Как писал в IV веке святитель Григорий Богослов, «Бог совершил подлинно величайшее чудо, разделив корень и семя многообразной жизни на две части и влил в недра обоих любовь, побудив их стремиться друг к другу».
Итак, человек — смесь величия и ничтожества, Божественного и тварного. Мы призваны господствовать над природой, но часто не можем совладать со своими собственными страстями. Чтобы приблизиться к Богу, нам необходимо стремиться к уподоблению Богу, ведь именно такими — постоянно стремящимися к совершенству — и создал нас Творец.
СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
прот. Олег Стеняев
По праву Творца Господь – единственный Собственник во вселенной. Всё сотворенное принадлежит только Ему. Он один обладает всем, и все лишь от Него и Им существует. Само славянское слово Бог происходит от санскритского Бхагаван, что означает обладающий всем, господин богатства, распределитель даров. Из богатства Своей благости Бог щедро одарил первого человека. О совершенствах его (Адама) говорилось много, начиная со времен первых богословов. Как всякое творение Божие, первозданный человек был сотворен хорошо весьма и без греха: И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их. И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими [и над зверями], и над птицами небесными, [и над всяким скотом, и над всею землею], и над всяким животным, пресмыкающимся по земле (Быт. 1).
Итак, мы видим, что Бог не просто создал человека по образу и подобию Своему. Он сотворил мужчину и женщину, чтобы они плодились и размножались, наполняли землю и владычествовали над ней и всем обитающим на ней. И был помещен первозданный человек в особом месте на земле – в раю. Об этом сказано так: И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал (Быт. 2, 8).
Рай – это понятие не столько географическое, хотя и сказано, что он на востоке, сколько понятие особой близости первозданного человека к Господу своему. О постоянстве этих отношений свидетельствует текст: …ходящего в раю во время прохлады дня… между деревьями рая (Быт. 3, 8). Это было постоянство отношений Бога Творца, собеседующего со Своим творением. Мы можем только догадываться, каков был этот рай в Едеме, сад Господа (Ис. 51), благословенный рай (Сир. 40). Говоря о рае, преподобный Иоанн Дамаскин восклицал: …божественный рай, руками Бога насажденный в Эдеме, хранилище веселья и всякой радости. Ибо Эдем переводится: наслаждение. Лежа на востоке – выше всей земли, будучи благорастворенным и освящаемый круго́м тончайшим и чистейшим воздухом, красуясь вечно цветущими растениями, насыщенный благовониями, наполненный светом, превышая мысль о всякой чувственной прелести и красоте, он – истинно божественное место и жилище, достойное того, кто создан по образу Божию; в нем не пребывало ни одно из бессловесных существ, а один только человек – создание божественных рук («Точное изложение православной веры»).
Сотворенный Господом человек предназначен был для того, чтобы владычествовать над миром, быть, по истолкованию святых отцов, царственным священством здесь, на земле, и Он же Сам, Бог наш, вводит человека в рай, то есть в это царственное и священное достоинство: И насадил Господь Бог рай в Едеме на востоке, и поместил там человека, которого создал (Быт. 2, 8). Господь Сам передает сотворенный Им мир человеку, помещая его в раю, чтобы тот хранил его и возделывал. Бог создал человека для этой удивительной участи – быть более чем совершенным: Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его (Пс. 8, 6), – читаем мы у псалмопевца Давида. Так можем ли мы хотя бы приблизительно представить себе, чем был человек до своего грехопадения?
Нередко мы слышим о том, что кто-то обладает феноменальной памятью, или даром предвидения, или какими-то другими необычайными способностями, и удивляемся этому. Однако удивляться-то и не следовало бы, потому что это некогда было естественной частью человеческой жизни. Это лишь слабый отблеск тех совершенств, которыми обладал первозданный человек. Святые отцы говорят, что о совершенствах первого человека прежде всего свидетельствует то, что Адам нарекал имена всем животным (Быт. 2, 20). Бог сотворил животных, а Адам, созданный по образу Творца, дает им имена – он как бы сотворит Самому Богу, раздвигая границы творения. Древние греки говорили: Тот, который дал всему имя, был самый мудрый человек на земле. Этим человеком был Адам, совершенный человек.
Вначале Господь сотворил одного Адама. Он создал его из праха земного. Возникает вопрос: почему Господь Бог не использовал для столь уникального творения какой-нибудь другой материал? Почему именно прах земной? Святитель Московский Филарет по этому поводу говорил: Мысль о происхождении из персти должна быть для человека неисчерпаемым источником смирения на земле и на небесах («Беседы на Книгу Бытия»). Господь, подобно горшечнику, творит человека, и у пророка Иеремии мы читаем: …говорит Господь. Вот, что глина в руке горшечника, то вы в Моей руке (Иер. 18, 6).
Бог создал человека из праха земного, чтобы он не гордился, чтобы всегда помнил, что он создан из ничего, чтобы не забывал о своей зависимости от Творца: ибо прах ты и в прах возвратишься (Быт. 3, 19). Эта мысль должна была научить человека смирению. Ведь был уже к тому моменту печальный опыт Люцифера – созданный как чистый дух, он возгордился и пал, превратился в диавола (Ис. 14). Создавая человека из праха земного, Господь хочет уберечь его от гордыни. Само имя первого человека Адам в переводе означает красная глина. Богу все ведомо. У Бога нет ни прошлого, ни будущего, у Него всегда настоящее. Он не связан ни временем, ни пространством, подобно нам, людям. Он знает о том, что человеку предстоит свободный выбор: вкусить от древа познания добра и зла или остаться верным своему Творцу – выбор между временным и вечным, истлевающим и нестареющим – и хочет помочь человеку избежать ошибки: самим именем (Адам) постоянно напоминает ему о его истинном месте и назначении. Ибо взятый от глины, от земли – предназначен для жизни небесной; перстный, имеющий начало – должен взойти на высоту духа, и предназначен к вечному бытию.
Человек сотворен, введен в рай, владычествует над тварным животным миром, возделывает и оберегает сад сладости. Созданный по подобию Триединого, мог бы оставаться один: имеющий единство в себе самом как единение тела, духа и души, мог и не искать соборного единства вне себя… Но не находится для Адама помощника, как сказано в Писании, подобного ему (Быт. 2). И Господь наводит на Адама крепкий сон. Когда тот уснул, вынимает одно из ребер его, закрывает это место плотью и из ребра, взятого у Адама, творит для него жену, Еву. Позже, уже после грехопадения, Адам сам даст ей это имя (Быт. 30). Оно означает жизнь. Каждое библейское имя, как мы увидим далее, переводится, и перевод каждого имени по смыслу подходит людям, носившим эти имена. Это свидетельствует о том, что живой дух пророчества не оставлял древних людей, пронизывал их жизнь. Когда Адам по пробуждении от сна впервые увидел Еву, он возрадовался и воскликнул: Вот, это кость от костей моих и плоть от плоти моей; она будет называться женою; ибо взята от мужа [своего] (Быт. 2).
Быть может, мы здесь впервые сталкиваемся с проявлением поэтического творчества в жизни человека: слова Адама «литургически» рифмуются и в еврейском, и в славянском, и в русском переводах. Это первый гимн соборной любви. Адам воспевает Еву, он воспевает те отношения, которые складываются между ним и его женой, предвкушая и предвосхищая радость церковного общения в духе, радость мессианского пира – Божественной литургии (именно как общего дела), радость невесты Церкви о Небесном Женихе Господе Иисусе Христе. Здесь прикровенно предсказывается, что именно от жены, от представительницы женского пола, от Девы Пресвятой явится в этот мир Тот, Кто действительно есть Истина и Жизнь – Господь наш Иисус Христос. Так в самом сотворении жены, в ее имени уже приоткрывается тайна грядущего боговоплощения и воспевается гимн Деве.
Человек, созданный Богом, – это совершенный человек, помощница его – это плоть от плоти, кость от кости его, жена мужа своего, и место, где обитают первые люди, – это особое место, рай. И уже обозначена миссия первых людей: они должны плодиться, размножаться и наполнять землю. Есть и еще одна миссия, еще одно великое назначение человека – возделывать и хранить сад Едемский, рай, то есть с самого начала уже действует этот удивительный и таинственный принцип, о котором так часто говорят отцы Церкви: Бог спасает нас не без нас. Необходимы усилия Адама, усилия Евы, чтобы возделывать, хранить и поддерживать те удивительные отношения, которые существовали у первозданного человечества в лице Адама и Евы с Богом.
Для того, чтобы мы всегда чувствовали ответственность друг за друга и друг перед другом, Господь Иисус Христос учил нас молиться: Отче наш, а не Отче мой. Соборность первочеловечества заключалась в любви между Адамом и Евой, между первыми людьми и Господом, и если бы они сохранили эту соборность, грех бы не состоялся.
митр. Антоний Сурожский
УРОКИ ВЕТХОГО ЗАВЕТА
Многие из вас слышали имя Адам. Адам – это человек, каким его сотворил Бог изначально. Рассказ первых глав Ветхого Завета в какой-то мере символичен – в том смысле, что он говорит о событиях, происходивших в мире, которого мы больше не знаем, в мире до грехопадения, в мире, который жил, существовал, действовал, рос до момента, когда Бог и человек разошлись, как бы потеряли друг друга. И поэтому, говоря об Адаме, говоря о некоторых других личностях после него, приходится принимать во внимание, что язык этих повествований – это язык нашего времени, а сами события для нас непостижимы. Мы не знаем, что значит вдруг из небытия быть вызванным Богом к бытию, причем не актом насилия, не просто волей Божией, а любовью Божией, говорящей нам: приди, восстань из несуществования! Приди – Я Себя отдаю тебе всей любовью Своей, всей лаской, всей заботой, но вместе с этим Я тебя оставляю свободным. Ты можешь Меня выбрать, ты можешь от Меня отвернуться. Я даю тебе возможность быть и возможность жить, но ка́к ты будешь жить, ке́м ты будешь – зависит исключительно от твоего решения, от твоего безумия или от твоей мудрости.
Слово «Адам» значит «глина», «земля», «почва». Бог как бы создает Адама из самой сущности творения. В истории Ветхого Завета Адам не является неким завершением всех тварей, которые до него существовали или были созданы. Нет, Бог возвращается к самым основам вещества и из него творит человека, который благодаря этому принадлежит всецело ко всему тварному, к самой последней былинке, к самой малюсенькой песчинке – или к самой лучезарной звезде. Адам создан, призван жить любовью Божией, которая себя ему открывает. И тут, по слову митрополита Московского Филарета, он стоит как бы на хрустальном мосту между двумя безднами. Одна – бездна небытия, откуда его вызвало творческое слово Божие, с другой стороны – над ним ширится, раскрывается до ужаса бездна Божественной жизни. И Адам может пасть, но никогда не сможет вернуться к небытию – он будет как бы бесконечно падать, либо, наоборот, может открыться, рискнуть тем, что уже есть, для того, чтобы приобрести все, что ему может дать Бог.
И таково положение каждого человека на земле. Каждый из нас стоит перед выбором – или перерасти себя, но для этого надо отказаться от того, что у тебя сейчас, вот теперь уже, есть, или сказать: нет, я все это сохраню, я буду держаться всего этого. Но кончается это тем, что ты распадаешься, смерть тебя настигает, и ничего от тебя не остается, кроме праха, мертвых костей. Каждый человек может узнать себя в Адаме, и каждый человек стоит перед именно этим выбором: героически перерасти себя самого ради такого приобщения Богу, чтобы Божественная жизнь в нем ликовала, действовала, его преображала, или отказаться от этого, но зато рано или поздно распасться в прах.
Что же случилось с Адамом? Если вчитаться в Ветхий Завет, в первые главы Книги Бытия, там образно изложена его судьба. Адам живет в саду, который являет собой все мироздание, и в нем два дерева, представляющие собой две параллельные возможности: древо жизни и древо познания добра и зла. Адаму сказано: не прикасайся к плодам древа, которое даст тебе познание добра и зла, потому что зло – это уничтожение, зло – это то, чего нет, это зияющая бездна. Можно познать добро и вырасти свыше своей меры, но нельзя познать зло и не разрушиться. Ветхий Завет нам говорит, что Адама стал звать к этому дереву змей. С точки зрения примитивных народов змей, конечно, является опасностью: это существо ползает, никогда прямо не ходит, оно до конца приземлено и вдобавок его жало смертоносно для всякого, кого оно ужалит. Змей представляет собою смерть, но, кроме того, в целом ряде древних религий змей представляет собой изначальную бездну небытия. И поэтому вопрос перед Адамом стоит так: если ты прикоснешься к этому познанию зла, которое есть посильное возвращение в небытие, ты будешь погружен – да, в какое-то изначальное существование земного бытия, но ты в нем погрязнешь и уже не будешь человеком, не будешь живой силой, ты должен будешь в этом погибнуть.
Приобщение к древу жизни – это приобщение к Богу. Есть выражение у апостола Павла: ум Христов (1 Кор 2). Мы должны так быть едиными с Богом, чтобы наши мысли, наше восприятие, наше понимание, наше знание вещей было Божие знание, Божие восприятие. Тогда можно, как бы привившись к Богу, соединившись с Ним, сроднившись с Ним, уже начинать понимать то, что вне Бога и вне тебя, но понимать уже изнутри как бы Божией мудрости, Божией реальности. Понимать, что значит небытие, можно только по контрасту, постигая, какая полнота бытия в Боге, как можно вырастать, вечно расти, питаться торжествующей жизнью и знать, что вчера или раньше этой полноты не было; значит, в какой-то другой момент этого не было вовсе – была или смерть, или небытие. И только изнутри приобщенности к Богу можно понимать, что такое добро и что такое зло.
И Адам сделал ошибку: он решил тварным образом узнать, что такое добро и что такое зло. Он решил вне Бога погрузиться в материальный мир и посмотреть: можно жить в нем или нет? И это – опыт тысяч людей, которые отвернулись от Бога, или потеряли Бога, или которым Господь никогда не был открыт – обстоятельствами или злой волей людей. Такие люди погружены в вещество и должны быть вырваны из него для того, чтобы они могли посмотреть на него и познать его как изумительную красоту, которая постепенно раскрывается, растет, расцветает. Это можно увидеть только как бы извне. Но если ты сам уйдешь ниже корней, то никогда не увидишь ни ростка, ни цветка, ни плода.
По учению некоторых отцов Церкви, которое, впрочем, совпадает с некоторыми научными исследованиями, первый человек был создан, содержа в себе все возможности и мужского, и женского бытия. То есть он был совокупностью всех тех возможностей, которые потом могли расцвести в полноте и женственности, и мужского состояния. Очень интересно видеть в Библии, что Адам был создан, жил, и в какой-то момент – именно не изначально – Бог привел к нему всех существующих животных, и Адам увидел, что он – единственное существо, которое не имеет себе напарника. Он один, а у всех других существ есть женский и мужской пол. И вдруг Адам осознал себя одиноким. В этот момент Бог сказал: нехорошо быть человеку одному, и, как говорится в наших переводах, навел на человека крепкий сон.
Это выражение не всегда удовлетворительно. Греческий текст употребляет гораздо более интересное выражение: греческий текст нам говорит, что Адам вошел в состояние экстаза, исступления. Вы меня, может быть, спросите: какая разница? Разница громадная: уснуть – это потерять сознание и быть как бы ниже себя самого, исступление, экстаз – это состояние, когда человек теряет себя, потому что перерастает себя, это состояние восторга по сравнению с состоянием уныния.
И вот в этом состоянии восторга из него как бы рождается Ева. Первая их встреча замечательна. Они встречаются лицом к лицу, Адам смотрит на Еву и говорит: это плоть от плоти моей, это кость от костей моих, это я – и это она. Еврейский текст в этом смысле гораздо более разителен тем, что там употреблены слова иш и иша, мужская и женская форма одного и того же слова. По-русски, когда мы говорим «мужчина» и «женщина», мы употребляем слова очень разные. Да, Адам вдруг осознает, видит, что Ева – это он в женском роде, а Ева смотрит на него и видит, что это – она в мужском, и вместе они составляют всечеловека, и это называется встреча.
Меня очень поражает слово «встреча». Русское слово нам известно. Два человека, которые были врозь или никогда не стояли лицом к лицу, вдруг сошлись. По-сербски слово «встреча» значит «радость», и вот встреча – это ликующая радость, потому что каждый себя видит в другом и одновременно сознает эту двойственность: не он – и он, «он» и «она», можно было бы сказать, а их соотношение – это единство двух. Один немецкий писатель говорил, что их состояние, взаимное отношение – это одна личность в двух лицах. Они на себя смотрят и видят друг в друге полную красоту и себя самих как красоту, как явление вечной красоты, которая теперь пробуждается и может вырасти в полную меру приобщения к Божественной красоте.
Если встреча Адама и Евы является ликующим торжеством, завершением творения, в чем же заключается падение? Каким образом они вдруг оказались врозь? Если вспомнить, что человек вместо того, чтобы искать понимания всего созданного в Боге, в Божественном разуме, в Его мудрости, сделал попытку познать сотворенный мир как бы изнутри, погрузившись в него, то вы поймете, что в момент, когда человек потерял Бога, потерял полное с Ним общение, он уже потерял свою цельность. И тогда очень ясно опять-таки, что Адам и Ева, которые предстали друг перед другом как он и она, посмотрели друг на друга и увидели не единство свое, а различие, которое между ними существует. В Ветхом Завете это обозначено тем, что после грехопадения они друг на друга посмотрели и устыдились своей наготы. Наготы своей можно устыдиться, только если чужие глаза на тебя смотрят. Когда ты один, ты не стыдишься своей наготы. А здесь вдруг случилось что-то очень страшное. Вместо того чтобы видеть друг друга в полной славе, они вдруг увидели друг в друге – другого, чужого, иного, и их двоица разбилась.
В этом заключается страшное начало того, что происходит тысячелетиями: того, что создало и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и в Церкви, и в секулярном, безбожном обществе те странные, уродливые порой отношения, которые существуют между мужчинами и женщинами. Я говорю сейчас не о половых отношениях, я говорю о том, что опять-таки выражено в Ветхом Завете: мужчина вдруг берет над женщиной власть. Он владеет силой, а женщина к нему льнет, потому что она без него не может, и с другой стороны, она завоевывает у него авторитет лаской, убеждением. И взаимное отношение, которое могло бы быть отдачей себя самого другому без оглядки, быть ликующей любовью, делается, с одной стороны, обладанием, а с другой – защитой или иным способом властвования. Мы это видим особенно в рассказе о женщине, которая погубила Самсона, которая взяла над ним власть, лишила его призвания для того, чтобы привязать его к себе (Суд. 16).
И вот то, что было двоицей, стало теперь двумя особями – не двумя лицами, которые именно как лица глядят и видят друг друга, а особями, которые обособлены друг от друга. В этом заключается и падение, и расторжение чуда взаимной любви, чуда видения друг в друге совершенной красоты, которую Бог вложил в каждого из них и в каждого из нас.
Многие думают, будто грехопадение состояло в том, что Адам познал Еву брачной любовью и что в результате этого случилась какая-то катастрофа, потому что это им было не предназначено, – это не так. Это определенно не так по библейскому рассказу. Рассказ нам совершенно ясно показывает, что Адам познал Еву только после грехопадения, и поэтому их физический, телесный брачный союз не мог и не может никаким образом быть рассмотрен как грех сам по себе. Физическое общение мужчины и женщины не греховно, греховно вожделение, греховна бесчувственная жадность. В идеале брак или взаимное общение, которое приводит к нему, начинается в том, что человек другого любит, сердцем любит настолько, что они делаются едиными в духе, едиными в душе, и совершенно естественно, что эта любовь охватывает всего человека, включая и его тело. Просто дивно думать, что и телесность наша участвует в тайне любви, – не обладания, не вожделения, а именно той любви, которая делает двух едиными.
Есть место в одной рукописи Евангелия, не вошедшего в состав канонических книг, где говорится, что спросили Христа: когда придет Царство Божие? И Он ответил: Царство Божие уже пришло тогда, когда двое перестали быть двумя и стали едины. И в Ветхом, и в Новом Завете говорится, что в браке два человека делаются одной плотью, то есть одним живым существом, одной личностью в двух лицах, и, разумеется, в этом не может быть греха по существу. Грех, конечно, может вкрасться. Вкрадывается он постоянно, грех постоянно как бы ждет случая появиться: властвованием одного над другим, физическим голодом, который заменяет собой любовь и ласку, эгоизмом, бесчувствием. Конечно, нет никакого брака в христианском или в ветхозаветном смысле, если соединение двух, мужчины и женщины, начинается с плоти, а не с душевной любви или взаимного единства. Но не в браке грех, не в соединении двух грех, а в том именно, что в таких случаях нет соединения, в том, что когда нет любви, делающей из двух одно, единое существо, тогда это просто общение двух отдельных, друг друга исключающих, друг друга не признающих до конца особей. Это – грех, это прелюбодеяние, это нечистота.
Что же касается греха Адама и Евы или просто – греха человека, всечеловека, то мне кажется, что из Библии абсолютно ясно, что он совершается в момент, когда человек решает самостоятельно познать все тварное, всю тварность, все существующее не изнутри Бога, Который все знает до самых глубин, а изысканием своего собственного ума и опыта. В этот момент человек как бы спиной поворачивается к Богу ради того, чтобы лицом обернуться к окружающему миру. Как сказал один протестантский пастор во Франции еще до войны, у человека, который отвернулся от Бога и стоит к Нему спиной, Бога нет, а единственный источник жизни – Бог, такому человеку остается только умереть. Вот в этом и грех, и последствие греха, – не как наказание, а как неизбежное последствие: нельзя оторваться от Жизни и остаться живым.
В Евангелии мы слышим слова такие простые и такие очевидные: Если кто Меня любит, тот сохранит Мои заповеди… В жизни, в нашей обычной человеческой жизни, это так очевидно и так просто: если мы кого-нибудь любим, то как мы заботимся о том, чтобы узнать его вкусы, что ему дорого и что ему ненавистно; и как старательно, когда у нас в сердце любовь жива, мы стремимся к тому, чтобы ничем любимого не огорчить.
В таком смысле можно и слова Христовы понять. Заповедь Господня – это не приказ, не принуждение со стороны Бога; Он открыто, чистосердечно нам говорит: вот что Мне дорого, а вот что Мне ненавистно; вот то, ради чего Я пришел на землю, а вот то, что на земле привело к Моей горькой и жестокой смерти… И вопрос стоит совершенно ясно и просто: если нам не дорого то, что Ему дорого, если нам остается близким то, что было причиной Его распятия и смерти, то о какой же любви мы можем говорить? Разве так мы говорим о любви к родным, к друзьям, к тем, которые нам действительно близки? Конечно, нет!
И вот задумаемся над этими простыми словами Христа и над этой простой, человеческой, земной правдой. Если нам не дорога заповедь Господня, то, значит, Он нам не дорог, и тогда не надо говорить, что мы Его любим, не надо говорить, что Он – наш Господь. Лучше, честнее было бы сказать: где-то краешком души я Тебя люблю, но себя люблю больше, мир люблю больше, многое люблю больше, чем Тебя… И тогда, может быть, нам стало бы стыдно, представив себе Его любовь к нам и то, как Он к нам относится. А если бы стало стыдно, то, может быть, что-нибудь живое и дрогнуло бы у нас в душе; может быть, тогда мы приобрели бы правдивые, честные отношения с Богом и когда-нибудь и к Нему отнеслись бы те живые чувства, которые мы имеем друг ко другу.
Подумаем об этом очень серьезно, потому что кто не хранит заповедь Господню – не как закон, не как приказ, не из страха, а просто потому, что Он нам дорог, – тот не может сказать: люблю Тебя, Господи…
Возлюбим же друг друга, возлюбим Господа серьезным, творческим, взрослым образом, и будем строить на этом жизнь. Аминь!
митр. Антоний Сурожский
УРОКИ ВЕТХОГО ЗАВЕТА
Многие из вас слышали имя Адам. Адам – это человек, каким его сотворил Бог изначально. Рассказ первых глав Ветхого Завета в какой-то мере символичен – в том смысле, что он говорит о событиях, происходивших в мире, которого мы больше не знаем, в мире до грехопадения, в мире, который жил, существовал, действовал, рос до момента, когда Бог и человек разошлись, как бы потеряли друг друга. И поэтому, говоря об Адаме, говоря о некоторых других личностях после него, приходится принимать во внимание, что язык этих повествований – это язык нашего времени, а сами события для нас непостижимы. Мы не знаем, что значит вдруг из небытия быть вызванным Богом к бытию, причем не актом насилия, не просто волей Божией, а любовью Божией, говорящей нам: приди, восстань из несуществования! Приди – Я Себя отдаю тебе всей любовью Своей, всей лаской, всей заботой, но вместе с этим Я тебя оставляю свободным. Ты можешь Меня выбрать, ты можешь от Меня отвернуться. Я даю тебе возможность быть и возможность жить, но ка́к ты будешь жить, ке́м ты будешь – зависит исключительно от твоего решения, от твоего безумия или от твоей мудрости.
Слово «Адам» значит «глина», «земля», «почва». Бог как бы создает Адама из самой сущности творения. В истории Ветхого Завета Адам не является неким завершением всех тварей, которые до него существовали или были созданы. Нет, Бог возвращается к самым основам вещества и из него творит человека, который благодаря этому принадлежит всецело ко всему тварному, к самой последней былинке, к самой малюсенькой песчинке – или к самой лучезарной звезде. Адам создан, призван жить любовью Божией, которая себя ему открывает. И тут, по слову митрополита Московского Филарета, он стоит как бы на хрустальном мосту между двумя безднами. Одна – бездна небытия, откуда его вызвало творческое слово Божие, с другой стороны – над ним ширится, раскрывается до ужаса бездна Божественной жизни. И Адам может пасть, но никогда не сможет вернуться к небытию – он будет как бы бесконечно падать, либо, наоборот, может открыться, рискнуть тем, что уже есть, для того, чтобы приобрести все, что ему может дать Бог.
И таково положение каждого человека на земле. Каждый из нас стоит перед выбором – или перерасти себя, но для этого надо отказаться от того, что у тебя сейчас, вот теперь уже, есть, или сказать: нет, я все это сохраню, я буду держаться всего этого. Но кончается это тем, что ты распадаешься, смерть тебя настигает, и ничего от тебя не остается, кроме праха, мертвых костей. Каждый человек может узнать себя в Адаме, и каждый человек стоит перед именно этим выбором: героически перерасти себя самого ради такого приобщения Богу, чтобы Божественная жизнь в нем ликовала, действовала, его преображала, или отказаться от этого, но зато рано или поздно распасться в прах.
Что же случилось с Адамом? Если вчитаться в Ветхий Завет, в первые главы Книги Бытия, там образно изложена его судьба. Адам живет в саду, который являет собой все мироздание, и в нем два дерева, представляющие собой две параллельные возможности: древо жизни и древо познания добра и зла. Адаму сказано: не прикасайся к плодам древа, которое даст тебе познание добра и зла, потому что зло – это уничтожение, зло – это то, чего нет, это зияющая бездна. Можно познать добро и вырасти свыше своей меры, но нельзя познать зло и не разрушиться. Ветхий Завет нам говорит, что Адама стал звать к этому дереву змей. С точки зрения примитивных народов змей, конечно, является опасностью: это существо ползает, никогда прямо не ходит, оно до конца приземлено и вдобавок его жало смертоносно для всякого, кого оно ужалит. Змей представляет собою смерть, но, кроме того, в целом ряде древних религий змей представляет собой изначальную бездну небытия. И поэтому вопрос перед Адамом стоит так: если ты прикоснешься к этому познанию зла, которое есть посильное возвращение в небытие, ты будешь погружен – да, в какое-то изначальное существование земного бытия, но ты в нем погрязнешь и уже не будешь человеком, не будешь живой силой, ты должен будешь в этом погибнуть.
Приобщение к древу жизни – это приобщение к Богу. Есть выражение у апостола Павла: ум Христов (1 Кор 2). Мы должны так быть едиными с Богом, чтобы наши мысли, наше восприятие, наше понимание, наше знание вещей было Божие знание, Божие восприятие. Тогда можно, как бы привившись к Богу, соединившись с Ним, сроднившись с Ним, уже начинать понимать то, что вне Бога и вне тебя, но понимать уже изнутри как бы Божией мудрости, Божией реальности. Понимать, что значит небытие, можно только по контрасту, постигая, какая полнота бытия в Боге, как можно вырастать, вечно расти, питаться торжествующей жизнью и знать, что вчера или раньше этой полноты не было; значит, в какой-то другой момент этого не было вовсе – была или смерть, или небытие. И только изнутри приобщенности к Богу можно понимать, что такое добро и что такое зло.
И Адам сделал ошибку: он решил тварным образом узнать, что такое добро и что такое зло. Он решил вне Бога погрузиться в материальный мир и посмотреть: можно жить в нем или нет? И это – опыт тысяч людей, которые отвернулись от Бога, или потеряли Бога, или которым Господь никогда не был открыт – обстоятельствами или злой волей людей. Такие люди погружены в вещество и должны быть вырваны из него для того, чтобы они могли посмотреть на него и познать его как изумительную красоту, которая постепенно раскрывается, растет, расцветает. Это можно увидеть только как бы извне. Но если ты сам уйдешь ниже корней, то никогда не увидишь ни ростка, ни цветка, ни плода.
По учению некоторых отцов Церкви, которое, впрочем, совпадает с некоторыми научными исследованиями, первый человек был создан, содержа в себе все возможности и мужского, и женского бытия. То есть он был совокупностью всех тех возможностей, которые потом могли расцвести в полноте и женственности, и мужского состояния. Очень интересно видеть в Библии, что Адам был создан, жил, и в какой-то момент – именно не изначально – Бог привел к нему всех существующих животных, и Адам увидел, что он – единственное существо, которое не имеет себе напарника. Он один, а у всех других существ есть женский и мужской пол. И вдруг Адам осознал себя одиноким. В этот момент Бог сказал: нехорошо быть человеку одному, и, как говорится в наших переводах, навел на человека крепкий сон.
Это выражение не всегда удовлетворительно. Греческий текст употребляет гораздо более интересное выражение: греческий текст нам говорит, что Адам вошел в состояние экстаза, исступления. Вы меня, может быть, спросите: какая разница? Разница громадная: уснуть – это потерять сознание и быть как бы ниже себя самого, исступление, экстаз – это состояние, когда человек теряет себя, потому что перерастает себя, это состояние восторга по сравнению с состоянием уныния.
И вот в этом состоянии восторга из него как бы рождается Ева. Первая их встреча замечательна. Они встречаются лицом к лицу, Адам смотрит на Еву и говорит: это плоть от плоти моей, это кость от костей моих, это я – и это она. Еврейский текст в этом смысле гораздо более разителен тем, что там употреблены слова иш и иша, мужская и женская форма одного и того же слова. По-русски, когда мы говорим «мужчина» и «женщина», мы употребляем слова очень разные. Да, Адам вдруг осознает, видит, что Ева – это он в женском роде, а Ева смотрит на него и видит, что это – она в мужском, и вместе они составляют всечеловека, и это называется встреча.
Меня очень поражает слово «встреча». Русское слово нам известно. Два человека, которые были врозь или никогда не стояли лицом к лицу, вдруг сошлись. По-сербски слово «встреча» значит «радость», и вот встреча – это ликующая радость, потому что каждый себя видит в другом и одновременно сознает эту двойственность: не он – и он, «он» и «она», можно было бы сказать, а их соотношение – это единство двух. Один немецкий писатель говорил, что их состояние, взаимное отношение – это одна личность в двух лицах. Они на себя смотрят и видят друг в друге полную красоту и себя самих как красоту, как явление вечной красоты, которая теперь пробуждается и может вырасти в полную меру приобщения к Божественной красоте.
Если встреча Адама и Евы является ликующим торжеством, завершением творения, в чем же заключается падение? Каким образом они вдруг оказались врозь? Если вспомнить, что человек вместо того, чтобы искать понимания всего созданного в Боге, в Божественном разуме, в Его мудрости, сделал попытку познать сотворенный мир как бы изнутри, погрузившись в него, то вы поймете, что в момент, когда человек потерял Бога, потерял полное с Ним общение, он уже потерял свою цельность. И тогда очень ясно опять-таки, что Адам и Ева, которые предстали друг перед другом как он и она, посмотрели друг на друга и увидели не единство свое, а различие, которое между ними существует. В Ветхом Завете это обозначено тем, что после грехопадения они друг на друга посмотрели и устыдились своей наготы. Наготы своей можно устыдиться, только если чужие глаза на тебя смотрят. Когда ты один, ты не стыдишься своей наготы. А здесь вдруг случилось что-то очень страшное. Вместо того чтобы видеть друг друга в полной славе, они вдруг увидели друг в друге – другого, чужого, иного, и их двоица разбилась.
В этом заключается страшное начало того, что происходит тысячелетиями: того, что создало и в Ветхом Завете, и в Новом Завете, и в Церкви, и в секулярном, безбожном обществе те странные, уродливые порой отношения, которые существуют между мужчинами и женщинами. Я говорю сейчас не о половых отношениях, я говорю о том, что опять-таки выражено в Ветхом Завете: мужчина вдруг берет над женщиной власть. Он владеет силой, а женщина к нему льнет, потому что она без него не может, и с другой стороны, она завоевывает у него авторитет лаской, убеждением. И взаимное отношение, которое могло бы быть отдачей себя самого другому без оглядки, быть ликующей любовью, делается, с одной стороны, обладанием, а с другой – защитой или иным способом властвования. Мы это видим особенно в рассказе о женщине, которая погубила Самсона, которая взяла над ним власть, лишила его призвания для того, чтобы привязать его к себе (Суд. 16).
И вот то, что было двоицей, стало теперь двумя особями – не двумя лицами, которые именно как лица глядят и видят друг друга, а особями, которые обособлены друг от друга. В этом заключается и падение, и расторжение чуда взаимной любви, чуда видения друг в друге совершенной красоты, которую Бог вложил в каждого из них и в каждого из нас.
Многие думают, будто грехопадение состояло в том, что Адам познал Еву брачной любовью и что в результате этого случилась какая-то катастрофа, потому что это им было не предназначено, – это не так. Это определенно не так по библейскому рассказу. Рассказ нам совершенно ясно показывает, что Адам познал Еву только после грехопадения, и поэтому их физический, телесный брачный союз не мог и не может никаким образом быть рассмотрен как грех сам по себе. Физическое общение мужчины и женщины не греховно, греховно вожделение, греховна бесчувственная жадность. В идеале брак или взаимное общение, которое приводит к нему, начинается в том, что человек другого любит, сердцем любит настолько, что они делаются едиными в духе, едиными в душе, и совершенно естественно, что эта любовь охватывает всего человека, включая и его тело. Просто дивно думать, что и телесность наша участвует в тайне любви, – не обладания, не вожделения, а именно той любви, которая делает двух едиными.
Есть место в одной рукописи Евангелия, не вошедшего в состав канонических книг, где говорится, что спросили Христа: когда придет Царство Божие? И Он ответил: Царство Божие уже пришло тогда, когда двое перестали быть двумя и стали едины. И в Ветхом, и в Новом Завете говорится, что в браке два человека делаются одной плотью, то есть одним живым существом, одной личностью в двух лицах, и, разумеется, в этом не может быть греха по существу. Грех, конечно, может вкрасться. Вкрадывается он постоянно, грех постоянно как бы ждет случая появиться: властвованием одного над другим, физическим голодом, который заменяет собой любовь и ласку, эгоизмом, бесчувствием. Конечно, нет никакого брака в христианском или в ветхозаветном смысле, если соединение двух, мужчины и женщины, начинается с плоти, а не с душевной любви или взаимного единства. Но не в браке грех, не в соединении двух грех, а в том именно, что в таких случаях нет соединения, в том, что когда нет любви, делающей из двух одно, единое существо, тогда это просто общение двух отдельных, друг друга исключающих, друг друга не признающих до конца особей. Это – грех, это прелюбодеяние, это нечистота.
Что же касается греха Адама и Евы или просто – греха человека, всечеловека, то мне кажется, что из Библии абсолютно ясно, что он совершается в момент, когда человек решает самостоятельно познать все тварное, всю тварность, все существующее не изнутри Бога, Который все знает до самых глубин, а изысканием своего собственного ума и опыта. В этот момент человек как бы спиной поворачивается к Богу ради того, чтобы лицом обернуться к окружающему миру. Как сказал один протестантский пастор во Франции еще до войны, у человека, который отвернулся от Бога и стоит к Нему спиной, Бога нет, а единственный источник жизни – Бог, такому человеку остается только умереть. Вот в этом и грех, и последствие греха, – не как наказание, а как неизбежное последствие: нельзя оторваться от Жизни и остаться живым.
В Евангелии мы слышим слова такие простые и такие очевидные: Если кто Меня любит, тот сохранит Мои заповеди… В жизни, в нашей обычной человеческой жизни, это так очевидно и так просто: если мы кого-нибудь любим, то как мы заботимся о том, чтобы узнать его вкусы, что ему дорого и что ему ненавистно; и как старательно, когда у нас в сердце любовь жива, мы стремимся к тому, чтобы ничем любимого не огорчить.
В таком смысле можно и слова Христовы понять. Заповедь Господня – это не приказ, не принуждение со стороны Бога; Он открыто, чистосердечно нам говорит: вот что Мне дорого, а вот что Мне ненавистно; вот то, ради чего Я пришел на землю, а вот то, что на земле привело к Моей горькой и жестокой смерти… И вопрос стоит совершенно ясно и просто: если нам не дорого то, что Ему дорого, если нам остается близким то, что было причиной Его распятия и смерти, то о какой же любви мы можем говорить? Разве так мы говорим о любви к родным, к друзьям, к тем, которые нам действительно близки? Конечно, нет!
И вот задумаемся над этими простыми словами Христа и над этой простой, человеческой, земной правдой. Если нам не дорога заповедь Господня, то, значит, Он нам не дорог, и тогда не надо говорить, что мы Его любим, не надо говорить, что Он – наш Господь. Лучше, честнее было бы сказать: где-то краешком души я Тебя люблю, но себя люблю больше, мир люблю больше, многое люблю больше, чем Тебя… И тогда, может быть, нам стало бы стыдно, представив себе Его любовь к нам и то, как Он к нам относится. А если бы стало стыдно, то, может быть, что-нибудь живое и дрогнуло бы у нас в душе; может быть, тогда мы приобрели бы правдивые, честные отношения с Богом и когда-нибудь и к Нему отнеслись бы те живые чувства, которые мы имеем друг ко другу.
Подумаем об этом очень серьезно, потому что кто не хранит заповедь Господню – не как закон, не как приказ, не из страха, а просто потому, что Он нам дорог, – тот не может сказать: люблю Тебя, Господи…
Возлюбим же друг друга, возлюбим Господа серьезным, творческим, взрослым образом, и будем строить на этом жизнь. Аминь!